Парень оказался зажатым в углу между стеной и роялем, но не растерялся, а ударил соперника коленом в пах, от чего тот ойкнул и отпустил его. Затем пианист молниеносно выскочил на рояль и, пробежав по нему, спрыгнул и скрылся где-то в подсобном помещении ресторана. За ним, прихрамывая, согнувшись, устремился «подбитый» администратор.

– Дикий народ, – не сдержался Виктор.

Он спохватился: рядом сидели представители этого же народа – Пиакор и Виктория.

– Ну, в смысле, по роялю как по улице, – как бы оправдываясь, добавил Виктор.

Молчание, и он почувствовал еще большую неловкость. Где-то за пределами зала, на кухне, слышался шум битой посуды и упавших кастрюль, а также крики персонала и папуаса-администратора: «Убью!»

– За сто кина готовы убить друг друга, – опять нарушил тишину Виктор.

– У нас и за десять кина могут убить, – спокойно заметил Виктория.

В это время из рабочего помещения выскочил пианист со спортивной сумкой через плечо и во весь дух побежал к выходу. В дверь подсобки высунулся толстый администратор и что-то крикнул вслед на незнакомом языке. Виктор посмотрел на Пиакор.

– Ты можешь понять, что вообще происходит?

– Тебе объяснить?

– Да нет, объяснить я и сам могу. Ты понять можешь?

– Это ток-писин, второй государственный язык Папуа… – начала было Пиакор.

– Он сказал, что музыкант уволен, – подхватил Виктория.

– А мне почему-то показалось, что он пожелал ему счастливого пути.

Этой фразой Виктор разрядил обстановку. Все засмеялись.

– Ну что ж, пожелаем и себе счастливого пути, – подытожил Виктор, понимая, что ужин несколько затянулся. – Завтра встречаемся, где?

Пиакор посмотрела на Викторию, тот кивнул головой.

– Давайте здесь, у отеля, в час дня…

Крохотная деревенька Хуанабада будто выступала на берег из темных глубин Тихого океана. Маленькие деревянные домики на сваях, испытавших и приливы, и отливы. Эта карликовая, можно сказать, игрушечная Венеция – начало всех начал для государства Папуа-Новая Гвинея. Именно отсюда капитан Джон Морсби, высадившись на берег в конце ХІХ столетья, начал постройку будущей столицы с нескромным названием Порт-Морсби. И она растеклась в глубь острова, поближе к горам, а ее прародительница осталась стоять на берегу, превратившись в спальный район для бедняков.

Явар вышел из-за широкой гряды кустарника на ночное побережье. Перед ним лежала его деревня – с зеницами маленьких светящихся окошек, с худыми собаками, с крикливыми многодетными хозяйками этих лачуг. Он любил свою Хуанабаду – маленькую, уютную, в чем-то привлекательную, а в чем-то отталкивающую, в частности своей бедностью, но все же родину. Здесь, еще шестилетним мальчишкой, Явар учился вязать рыболовные снасти, помогая отцу. Здесь впервые плакал, уткнувшись в подушку, когда его родителей, ушедших в море на рыбный промысел, сожрал беспощадный океан. И он остался один с дядей, тоже рыбаком, который старше его на пятьдесят лет.

Явар осторожно прошел по скрипучим доскам небольшого самодельного вымостка, ведущего к крайней лачуге деревни. Пару раз он чуть было не оступился и не ухнул в воду. Нужно было быть острожным. По ночам, привлеченные остатками пищи в воде, нередко близко к деревне подплывали акулы.

– Явар, это ты? – послышался надломленный голос из хижины.

– Я, я. Кто же еще? Спи, Рафа.

Семидесятидвухлетний старик, сухой как жердь, лежал в гамаке в дальнем углу небольшой спальни, она же была и гостиной, и кухней, и столовой. Так в Хуанабаде жили многие, за редким исключением. Разбитый артритом Рафа уже два года не выходил в море и питался только тем, что приносил племянник, а приносил Явар немного. Рыбаком он так и не стал: морская болезнь, – а работу с достойной зарплатой бедняку на Папуа найти трудно, как, в принципе, в любой стране мира. Вот и сегодня Явар остался без работы… Может быть, где-то в другом мире он, двадцатидвухлетний пианист, ученик пропавшего в джунглях миссионера из Европы, стал бы хорошим музыкантом и ездил с концертами по стране, но здесь его удел – постоянный поиск работы, от ловли ракушек в океане до продажи кокосов на берегу.

– Есть будешь? – Явар открыл свою старую спортивную сумку и достал банку мясных консервов.

Рафа кряхтя выбрался из гамака.

– Приходил Муту, принес орехов.

Муту – двоюродный брат Явара. Год назад в схватке с акулой потерял руку, а вместе с ней и кусок хлеба. Кому нужен однорукий рыбак?

Явар вынул из сумки большой целлофановый пакет.

– Здесь немного мяса, цукини и молоко детям. Отнеси завтра им, амеи.

«Амеи» на языке моту – «дедушка». Парень намеренно назвал дядю дедушкой – это почтительное отношение к старцу, очень приятное пожилым людям Хуанабады. «Пусть хоть кто-то в этом доме порадуется», – подумал Явар, звучно выдохнул и пошел в свой угол. Рафа заметил, что племянник не в духе.

– У тебя какие-то неприятности на работе? – спросил он, поедая тушенку.

– Просто устал, – Явар, как был, в костюме-двойке устроился в другом гамаке и отвернулся лицом к стене. Он привык «зализывать раны» в одиночку…

…Виктор шел по темному переулку, примыкающему к центру Порт-Морсби, смотрел вокруг и размышлял: «Что может заставить мужчину среди ночи выйти на улицу? Либо женщина, которой вдруг ни с того ни с сего захотелось пирожных, либо бутылка пива, которую он не купил вечером… Вот! Хоть одно заведение открыто в этом городе?»

Лавров остановился у неприметной вывески «Шметтерлинг». Интересно, что здесь делает немецкая бабочка? Надо сказать, что немцы тоже здесь были, они высадились на остров в одно и то же время с англичанами, но с другой, с юго-восточной стороны, отчего и соседние острова носят название «архипелаг Бисмарка». Но это было в конце ХІХ века. Может быть, за это время расселились по всему острову?…

– Кто хозяин?

– Я к вашим услугам, маста, – у стойки стоял папуас преклонного возраста, совершенно не похожий на Бисмарка или на кого-то из его земляков.

– А почему ваш магазин называется «Шметтерлинг»?

Папуас долгое время смотрел на журналиста, будто переваривал услышанное. Он все понял по-своему.

– Маста не хочет брать наше пиво?

– Нет-нет, все в порядке, – Виктор прошел вглубь.

Небольшой магазинчик состоял из прохода и двух зарешеченных рядов витрин. Продавца за второй витриной в такое позднее время не было.

– Налево, маста! Да, да. Там холодильник, я нажал на кнопку, чтобы его дверь открылась, – не выходя из-за решетки, крикнул папуас Виктору вслед.