Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Зачем тебе доктор, если твое тело не вылечить?
Тишина.
– Марго?
Взгляд в сторону. В глазах ни слезинки, душа прикрыта зеркалом.
– Марго?
– Я не буду пытаться лечить тело.
– А что тогда?
– Душу.
– Что – «душу»?
– Я вылечу душу.
Впервые за все время во взгляде эксцентричной и вечно храброй Доры мелькнул испуг.
– Не вздумай, – прошептала та тихо, – не вздумай, слышишь? Выход найдется. Найдется – верь.
Райна не верила. И потому молчала.
* * *
Сонэкс – инъекция-убийца. Высокотехнологичный кристально-чистый и баснословно дорогой наркотик, доступный лишь избранным.
От «избранных» – от все тех же сливок общества – она о нем и узнала.
«Введешь всего полмиллилитра и окажешься в мечте – никогда в кошмаре. Сонэкс погрузит тебя в самую настоящую живую реальность – реальность твоей сказки. Но если захочешь находиться в ней дольше и введешь чуть больше полкубика, заснешь. Заснешь навсегда…»
Об этом говорили шепотом. Многие об опасной забаве знали, но немногие ее из-за страшного побочного эффекта пробовали – засыпать вечным сном желающих не находилось.
Кроме нее – Райны.
И потому уже составлен был договор с безымянным доктором, а кубик Сонэкса оплачен. Он – наркотик – обошелся ей в четыреста пятьдесят тысяч долларов. Согласный преступить закон доктор – еще в полмиллиона.
И пусть.
Когда Райна устанет – устанет совсем (а думала она об этом безо всяких эмоций), – то просто наберет нужный номер и попросит «погрузить ее в мечту».
В ту, в которой Аарон – на этот раз настоящий, живой и теплый, – будет до самого конца держать ее на руках. Где он в последний раз прошепчет ей свое нежное «люблю».
Не самая плохая смерть – безболезненная и красивая.
* * *
– У меня есть знакомый юрист, – Дора, докурив, неторопливо потягивала чай из тонкой фарфоровой чашки и по-королевски аккуратно откусывала от кремового пирожного, – хороший юрист. Пусть он еще раз взглянет на твои бумаги.
– Нечего на них смотреть, – тихо рыкнули в ответ, – приговоры Комиссии обжалованию не подлежат.
– … вдруг ты чего упустила. Принеси мне копии.
– Зачем, Дора?
– Затем! – старуха неожиданно повысила голос. – Потому что два глаза хорошо, а четыре лучше. И мозг у него незаурядный – может, и отыщет лазейку.
– Лазейку? – Райне хотелось не смеяться, но по-вороньи каркать. И заодно и выть по-волчьи. – Лазейку в документах Комиссии может отыскать только юрист из самой Комиссии – разве ты не понимаешь?
– Я много чего не понимаю в этой жизни, Марго, но знаю одно: если есть шанс, нужно его использовать.
– И тем самым дать себе дополнительную надежду?
– А чего тебе терять? Ты и так вся побитая, как псина. Подумаешь, юрист одним глазом посмотрит – не сломаешься. Съешь лучше пирожное – с утра пекли.
– Не хочу.
Райна давно потеряла вкус к еде, как и ко многому другому, но Доре перечить не решилась. И вообще, попробуй с ней – высокомерной Марго Полански – заговорить в подобном тоне кто-то другой, давно превратился бы от одного только ледяного взгляда в соляной столп. Но старухе дозволялось и не такое.
– Съешь, съешь… совсем уже тощая, как палка.
Как Рейка.
Да, она помнила.
Пирожное действительно оказалось вкусным.
– Что собираешься сегодня делать?
– Поеду на море.
– Значит, как обычно.
На морской берег Райна ездила часто. Она и город этот на Четырнадцатом выбрала только из-за близости воды и соленого воздуха – он, как мог, лечил ее душу. Или то, что от нее осталось.
– Оденься потеплее, сегодня прохладно.
И чего они все к ней привязались? Кого – прости, Создатель, – заботят простуды?
– И не забудь принести мне бумаги, слышишь? – донеслось в спину, когда Райна собралась уходить.
– Не забуду.
– А-а-а?
Иногда Дора не прикидывалась бабкой, а ей и была.
– НЕ ЗАБУДУ!
– Вот и молодец.
И позади провернулось колесико дорогой зажигалки – высеклась искра; в коридор потянулся дым ментоловых сигарет.
* * *
Мужик оказался странным. Но он и должен был быть странным – Осведомитель. Про него поговаривали – «найдет даже тех, кого не выдадут информаторы. Только возьмет столько, что без рубахи и трусов останешься».
Райна была готова заплатить. Поэтому вместо моря поехала по адресу, который ручкой криво нацарапала на правой руке у основания большого пальца. И теперь сидела в похожей на пустую фотолабораторию комнате с забитыми плотной тканью окнами.
Четыре стены, кресло, в нем человек – верхняя часть лица утопает во тьме, нижняя освещена тонким лучом направленного света. Для чего – чтобы виднелся рот? Чтобы хорошо читались произносимые тонкими губами слова?
К чему такая скрытность?
Сама она, чувствуя себя пятым пассажиром в четырехместном купе, сидела на шатком табурете.
– Кого ищем?
– Мужчину. Информаторы про него молчат. Вы сможете узнать больше?
– Посмотрим.
Он не представился, а она не спрашивала. Видела лишь лацкан надетого поверх черной рубашки пиджака – нижняя часть тела Осведомителя, как и все остальное, кроме рта, терялось во мраке помещения.
Дурацкий антураж. Для лохов.
Подбородок мужчины, тем не менее, выглядел внушительным – массивным, квадратным, гладко выбритым и оттого синеватым.
– Имя?
– Канн. Аарон Канн.
– Где виделись в последний раз?
– Девенпорт, на Восьмом.
– После нет?
– После нет.
– Причины для поиска?
– Не ваше дело, – грубить было рискованно, но Райна не желала выдавать лишнего. И следующую фразу добавила лишь для того, чтобы усыпить ненужные подозрения, если те возникли. – Не киллера для него нанимать собираюсь. Личные причины.
– Ясно.
В «фотолаборатории» на неопределенный срок повисла тишина; посетительнице вдруг подумалось, что сюда бы отлично вписались бачки с проявителем и лампа для негативов. А так же ниточки-лески, на которых после можно развесить мокрые снимки.
Или рояль. В эту дурацкую комнату к этому странному типу отлично подошел бы рояль – черный, гладкий, с приглушенным, но чистым звуком.