Набор потянулся на ощупь в сторону. Там была лестница, ведущая наверх, в массивный корпус поднебесного корабля. Нужно лишь немного повернуться, ухватиться за перекладины и подняться наверх, как поступал он уже множество раз с тех пор, как посвятил свою жизнь небесам Нангога. Но Набор не мог. Что-то парализовало его волю. Эта штука за окном хотела оставить его в кабине лоцмана, потому что здесь она могла добраться до него. Она хотела забрать его... Хотела забрать всех, кто был на борту. Но его выбрала своей первой жертвой! Измученный лоцман вспоминал ту единственную жуткую историю, которую слышал о путешествиях по небесам этого чужого мира: о кораблях мертвецов, при этом ни у кого из погибших не было ни единой видимой раны. Взгляд его снова скользнул к полоскам во льду. Эта штука нанесет раны!

Возможно, если он поднимется выше, внутрь корабля, то будет в безопасности. Правая рука Набора уже нащупала гладкую отполированную перекладину лестницы. Под кончиками пальцев он ощутил корень корабельного древа, росшего вдоль лестницы. Почувствовал присутствие Ветра, дующего от наливающегося дождем горизонта, этого огромного надутого существа, прикованного к кораблю и несшего их по небу. Существа, сторожившего их жизни, того самого собирателя облаков, который мог часами вглядываться в небесную синь над их головами и к которому, тем не менее, относились с опаской и уважением те немногие корабельщики и пассажиры, отправившиеся в это путешествие на борту корабля.

Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, был связан с деревом, росшим на корабле; он управлял его ростом. Корни, пробравшиеся меж досками в самые дальние уголки корабля, были его нервными окончаниями. Собиратель облаков чувствовал все, что происходило на борту. И прикасаясь к корням, Набор делился с Ветром, дующим от наливающегося дождем горизонта своим страхом. Таков был дар Набора, впрочем, в такие часы, как сейчас, он был скорее проклятием. Лишь немногим лоцманам прикосновение к корням давало понять, о чем думает их собиратель облаков. Когда же Набор прочитал мысли собирателя облаков, то тут же почувствовал его страх перед тем, что находилось снаружи. Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, тоже не знал, что затаилось в небесной темноте.

Ночные шорохи изменились: в пении ветра в такелаже корабля, в музыке канатов и живых щупалец, соединявших корпус корабля и собирателя облаков, появилось что-то мрачное. От этих звуков сердце Набора забилось быстрее. Дыхание старого лоцмана стало хриплым. Отчасти это было связано с разреженным воздухом высоко в небесах, и об этом он знал. Но скорее виной участившегося дыхания был страх.

Стекло в свинцовой оправе затрещало, несмотря на то что на этот раз маленькую кабину не сотрясал порыв ветра. Что-то давило на стекло, и ему ни в коем случае не хотелось видеть, что именно.

Молния расколола горизонт надвое. Слабый свет озарил кабину лоцмана, лоцман успел заметить, что уродливые коричневые сапоги, от которых он не отводил взгляда, подернуло изморозью. И в этом ослепительно ярком свете на полу кабины отчетливо обозначилась тень. Тонкая рука с четырьмя очень длинными, скрюченными пальцами. Она тянулась к нему. Прямо через дрожащее тельце обезьянки, по-прежнему прятавшей голову у него под мышкой. Прямо к сердцу!

Набор вскрикнул. Ослепительный свет померк, и теперь только желтоватый свет масляной лампы озарял маленькую стеклянную темницу высоко в небе. Морозные узоры полностью закрывали видимость. Тень исчезла.

— Набор?

Лоцман не мог даже шелохнуться. Колени дрожали. Он перестал быть хозяином своего тела. Там, снаружи, что-то есть... И оно пришло за ним!

— Набор? — В люк, к которому вела лестница, просунул голову Коля, покрытый шрамами телохранитель священнослужителя Барнабы. — Что с тобой? Орешь, словно тебя насадили на вертел...Ради всех богов, мужик! Что у тебя за вид?

Коля протянул ему уцелевшую руку, но Набор по-прежнему не мог пошевелиться. Все тело его дрожало. Нужно преодолеть страх, который еще больше подпитывает то жуткое чудовище за окном!

— Руку, проклятье! Дай мне руку!

Но Набор не мог.

Ругаясь, Коля спустился, обхватил его здоровой рукой, подтолкнул его к лестнице. Нужно было взять себя в руки. Нужно было помочь, Набор осознавал это, но просто не мог ничего с собой поделать. Скрипнув, сапоги оторвались от деревянного пола смотровой кабинки. Подошвы примерзли. Он перестал чувствовать ноги, а когда попытался пошевелить пальцами, ничего не вышло. Словно они вообще перестали существовать.

Наконец Коля сумел протолкнуть его через люк на нижнюю грузовую палубу. Набор по-прежнему хрипло дышал. В глазах стояли слезы, ему было стыдно за свою беспомощность.

Высоченный друсниец вылез через люк, окинул его презрительным взглядом с ног до головы.

— Соберись, мужик! Что с тобой такое?

Набор лишь головой покачал и тут же получил звонкую оплеуху.

— Возьми себя в руки! — ругался Коля.

Вместо ответа Набор крепко сжал свою обезьянку. Габотт словно окоченел. Шерстка заскорузла. Он тоже совсем замерз. Лоцман погладил зверька по спинке.

— Все будет хорошо. Чудовище ушло. Здесь, в поднебесном корабле, мы в безопасности. Оно ничего не сможет нам сделать.

— Эй, ты со мной должен разговаривать, а не со своей чертовой обезьяной! — заорал Коля.

— Там было что-то, за окном... — запинаясь, начал Набор. — Дух с когтистыми лапами. Крадущий жизни. Оборотень или нежить. Дух бури... Он пытался проникнуть в корабль.

Воин с покрытым шрамами лицом опустился рядом с ним на колени, серьезно посмотрел на него.

— Судя по твоему виду, ты действительно видел духа. Ты белее нового снега, — он нахмурил шрамы, заменявшие ему брови. Затем протянул руку к обезьяне. — Обезьянка сдохла.

Набор покачал головой.

– Не может быть. Эта штука не проникла за стекло. Оно не коснулось нас. С ним все в порядке.

– Он обосрал тебе жилет, когда кончался. Ты что, не заметил?

– С ним все в порядке! — возмущенно повторил Набор.

Коля схватил обезьянку и потянул к себе.

– Да ты посмотри на него! Он же окоченел. Приди в себя, проклятье!

Глаза Габотта были покрыты изморозью. Набор всхлипнул, не в силах сдержать слез. Семь лет сопровождала его обезьянка во время путешествий по небесам Нангога. Габотт делил с ним долгие часы одиночества в стеклянной лоцманской кабинке под корпусом корабля. Как же он мог умереть? Может быть, от страха у малыша разорвалось сердце?

И тут Набор вспомнил о тени когтистой лапы. Она упала на обезьянку. Неужели этого оказалось довольно, чтобы отнять жизнь Габотта? А если бы обезьянка не сидела у него на груди, тень коснулась бы его сердца, и что — тогда он лежал бы бездыханный в кабинке лоцмана?

– Буря стихает, — негромко произнес Коля.