Отец постепенно скатывался в откровенный экстремизм, атмосфера за столом приближалась к полярной. Он катком прошелся по бомжам и румынским эмигрантам, которые нарочно, чтобы нас разжалобить, отрезают себе ноги, вспомнил СПИД — болезнь пидоров и наркоманов, а кто им болеет-то, извращенцы из шоу-бизнеса, так им и надо, а эти уроды из телевизора гребут бабки лопатой, а что нам показывают, дерьмо одно, а всякие придурки им еще эсэмэски шлют, а в газетах что пишут, только и знают, что правительству задницу лизать, кругом одни жулики и прохиндеи, все прогнило, все насквозь прогнило, и бу-бу-бу и бла-бла-бла…

— Я знаю в Аргентине одно хорошее местечко, — прервала его Лиза. — Если тебе здесь так плохо, можешь туда переехать. Хоть сейчас.

— Умнее ничего не придумала?

Перечислив все прелести западной жизни, по какой-то одному ему ведомой логике он перекинулся на меня:

— Так, значит, вы работаете в «Ларуссе»?

— Да.

— Поэтому вы так скупы на слова?

Как и следовало ожидать, он заржал над собственной шуткой. А я, как последний дурак, ему улыбался. Стены комнаты давили на меня. Огромные часы внушали ужас. Церковные святыни, на которые я натыкался, обводя взглядом комнату, без слов свидетельствовали, что это именно я убил Иисуса Христа. Но я продержался весь обед, и уже подали кофе. Однако сил у меня совсем не осталось. Я боялся последних минут. Небольшая передышка наступила, когда в ожидании кофе мы из столовой перешли в гостиную. Я мысленно подводил итоги и задавался вопросом, что я тут забыл. Разумеется, я торчал здесь ради Алисы. Она погладила меня по спине и прошептала: «Ты же знаешь, как это важно для меня. Не сердись на отца, пожалуйста. Он не всегда такой… Вообще-то он неплохой человек… Наверное, он сам страшно нервничает. Попробуй поставить себя на его место. Я ведь в первый раз привела кого-то в дом…» Я смотрел на Алису и недоумевал. Зачем она старается найти оправдание тому, что оправдать нельзя? Лучше бы сказала просто: «Мой отец — старый хрен, но это мой отец, и я его люблю. Так что смирись и не рыпайся». И все встало бы на свои места. Но такого не будет никогда. Когда дело касалось отца, она выпадала из реальности.

Сломался я за кофе.

— А ведь я даже не знаю, как вы познакомились, — сказал он. Это был вопрос.

— На одной вечеринке… — начала Алиса.

— Ну, это была не совсем вечеринка, — перебил я ее. — Мы познакомились в клубе групповухи. Алиса лежала между двумя неграми. Мы посмотрели друг на друга и сразу влюбились. С первого взгляда.

Прошла вечность, прежде чем Алиса подняла глаза на отца. Он был в шоке — в настоящем шоке, поэтому она сделала то, что сделала. Она закричала на меня, но не громко, а таким холодным криком:

— Убирайся! Немедленно убирайся!

Я встал из-за стола, надел куртку и попрощался. Но у дверей еще раз обернулся и сказал:

— Спасибо за кролика.

Я спускался по лестнице, когда услышал за спиной шаги. Алиса, подумал я. Ах, как мне хотелось бы, чтобы это оказалась Алиса. Но нет, меня догоняла Лиза.

— Алиса никогда тебе этого не простит.

— Даже не знаю, что сказать.

— Ничего не говори. Я сама тебе скажу. Ты молодец. Ты все правильно сделал. Это было здорово.

Я шагал вниз по ступенькам, повторяя про себя Лизины слова, но они не приносили мне утешения. Я понимал, что совершил непоправимое. Но особой грусти не испытывал. Слишком уж меня разочаровало поведение Алисы. И на себя я злился, за то что весь обед корчил из себя клоуна. Неужели я мог поверить, что стану идеальным зятем для этого сгустка ненависти?

Я долго ходил по улицам, переваривая происшедшее. Вокруг царила воскресная суматоха. Я стоял на пороге нового жизненного этапа, и это наполняло меня нетерпением и страхом.

Самыми мучительными оказались вовсе не первые дни. Надо немного подождать, убеждал я себя, дать ей время пережить кошмар, в который я превратил семейный обед. Но шла неделя за неделей, и мне становилось ясно, что Алиса не пойдет на попятный. Я переступил грань дозволенного. Мы будем оба страдать, каждый в отдельности и, возможно, даже в одни и те же моменты, как будто сама наша разлука объединяет нас.

Труднее всего было делать веселое лицо на работе. На новом месте надо всем улыбаться. По утрам, по пути в «Ларусс», я упорно тренировался не сжимать челюсти. И приходил, полностью подготовив свои зубы к улыбке. Никто не догадывался, что я переживаю любовную драму. Знал только Поль. Его присутствие сыграло для меня в те дни огромную роль. Между тем ситуация складывалась непростая. Меня приняли в штат, а ему всего лишь предложили продлить стажировку. Раньше мы были на равных, теперь я стал его начальником. Ну не парадокс ли: я принимал утешения от того, кому сам раздавал указания! Посылая его сходить сделать ксерокс, я иногда едва сдерживал всхлип.

— Спасибо тебе, Поль! Спасибо за все.

— Да за что спасибо-то, Фриц? Я просто снял трубку, вот и все.

Мои первые воспоминания о самостоятельной работе навсегда останутся связанными с этим периодом душевной уязвимости. Может, то был знак? Может, мне всю жизнь придется стоять перед выбором: гармония в любви или карьерный взлет? Все тот же проклятый вопрос: можно ли иметь все сразу? Или за успехи в одном всегда расплачиваешься неудачами в другом? Вот над какими проблемами я тогда беспрестанно размышлял, боюсь, надоедая Полю. К счастью для нашей дружбы, вскоре он получил предложение от издательства «Пти-Робер». И, к нашему величайшему облегчению, мы перешли в разряд конкурентов.

Была еще одна причина, по которой Поль столь терпеливо выслушивал мои стенания. Он купался в счастье. В настоящем счастье. Настолько огромном, что это даже раздражало. Недавно он познакомился с девушкой. То-то я чуял, что он от меня что-то скрывает. Человеку тактичному неловко хвастать своим счастьем перед несчастьем друга. И все же это казалось мне странным: он встретил девушку именно в то время, когда мы с Алисой расстались. Неужели в театр счастливой любви нам с ним достался всего один билет на двоих? Я старался гнать от себя подобные мысли, чтобы они не привели меня к желанию затаиться и ждать, когда его роман кончится крахом. Как-то раз, за обедом, я решился:

— Ты счастлив, как я вижу.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что ты мой друг и потому что я не слепой. Тебя выдает то, как ты читаешь меню.

— Что, серьезно?

— Когда человек счастлив, меню не имеет для него никакого значения. Вот я, например, сразу смотрю: какое сегодня дежурное блюдо. Потому что для меня это наверняка будет самым ярким событием дня.

Поль мне зааплодировал. Моя проницательность его поразила. И он пустился в долгий рассказ о том, как встретил свое счастье.