Кузен его без церемоний зашёл за спину портретиста и, окинув взглядом мольберт, заявил:

— Ну, я думаю, уже немного осталось. Правда ведь, друг мой? — Обратился он к художнику любезнейшим тоном, от которого тот, тем не менее, уронил палитру:

— Да, да, разумнеейсяа, естщоо, можеет, недиеелия.

— Ну вот и ладно. А что, кузен, слышал ли ты последние новости про нашего мальчика?

— Вроде бы, он исчез вместе с Бранку и остальными где-то возле Альвиана.

— Да, и я уже опасался, — дука Местрос выговорил это слово таким тоном, будто хотел сказать «надеялся», — что случилось стра-а-ашное! — Он принял театральную позу, как в старинной трагедии.

«Да уж, — подумал вице-король, — опасался ты. Не ты ли всё и подготовил, чтобы убрать последнего наследника, когда стало ясно, что Император не заживётся?»

— Так что там с примесом?

— Да ты и вправду не знаешь. Гони ты своих чиновников, они зажрались и ничего не делают. — Кузен помолчал, подошел к столу и налил себе сока со льдом из стоящего там кувшина. Неторопливо выпил, мелкими глотками, делая паузы, паршивец, чтобы помотать душу вице-королю.

— Ну так вот, дорогой мой кузен. Ты не поверишь, но этого мелкого надоеду действительно захватили альвы. И они действительно перебили всех, кто с ним был. И я уж было думал, что и его… Но — раз, два — и мальчишку у альвов отбили!

— Отбили у альвов? Да ты шутишь? Как это возможно?

— Как именно отбили, не знаю. Мне прислали птицами донесение из Кармона, сам понимаешь, в птичьей депеше много не расскажешь. Всё, что я знаю: во-первых, был бой, и были потери. В Кармон вернулись раненые, которых отправили короткой дорогой. Во-вторых, мальчишку везут куда-то к морю, по Старокармонской дороге. В-третьих, его сопровождает столичный каваллиер, именем Дорант из Регны, он же и организовал его спасение.

— Дорант? Дорант из Регны, как же. Я же его и сделал каваллиером после одной битвы. Потом его ранило, и он ушёл из войска. Как помнится, зарабатывает поручениями, решает для нанимателей всякие дела.

— Какие дела?

— Да самые разные: и в судах поручительствует, если нужно слово дворянина, и с кредиторами договаривается, и в земельных спорах участвует. Да и я его нанимал, когда дайберы[7] нашли главный храм гаррани и ограбили его. Гаррани тогда прислали своих вождей и потребовали справедливости. Если не удалось бы вернуть украденное, случилась бы война. Большая война, гаррани много и они сражаться умеют. Мне сказали, что Дорант в каком-то свойстве с гаррани, я и приказал его нанять.

— И как?

— Он переговорил с ними, потом они все уехали. А через месяц он вернулся с двумя вождями, которые пришли в Дом приёмов и принесли мне дары с благодарностью за возвращение их святынь.

— Способный, — сказал дука Местрос с явной угрозой. — А лет ему сколько?

— Да не знаю, сейчас, должно быть, лет сорок, сорок пять.

— Так он постоянно здесь живёт, в Акебаре?

— Никогда не задумывался. У меня на приёмах бывает, когда по этикету каваллиеру положено. Ко мне с просьбами никогда не обращался.

— Ну ладно, — заключил кузен после задумчивой паузы. — Выясню я, что это за Дорант. Спасибо, дорогой кузен, за прекрасно проведенное время!

И он вдруг развернулся и, не откланявшись, стремительно вышел из комнаты.

Вице-король снова пожал плечами. В дела кузена он вникать не хотел.

Впрочем, сеанс ему окончательно наскучил.

— Я прошу прощения, ньор, но меня зовут дела. Давайте сделаем перерыв до… скажем, послезавтра, в это же время.

Портретист склонился в глубоком поклоне:

— Каак угодноо вашеей свиетельноостии…

Вице-король, потягиваясь и разминая на ходу затёкшие бока, тоже покинул комнату.

Портретист же, укладывая кисти и палитру в специальный ящичек и осторожно стягивая через голову запачканную робу, думал о том, что опять не зря провёл время, и полученные сведения надо как можно скорее передать в гальвийское посольство.

1

Чем дольше они жили в аиллоу многокожих, тем больше поражались тому, насколько у тех всё не так. Взять хотя бы уолле, сказавшегося великим вождём: Уаиллар не мог уместить в голове, как может быть великим вождём малолеток, не имеющий перед своим ааи хотя бы двух копий, усаженных ушами? Он осторожно расспросил тех, кто мог его понять. Ему объяснили, что уолле — сын только что умершего прежнего великого вождя. Непонятно, как можно делать великим вождём сына предыдущего, если у него самого нет никаких заслуг?

У многокожих оказалось ещё множество странностей. Например, не все их самцы были воинами. Уаиллар знал об этом, но не предполагал, насколько всё запущено. Воинами были далеко не все, а лишь незначительное меньшинство. Остальные выполняли за воинов домашние и другие дела, портили землю, перекапывая её и выращивая изуродованные растения, не существующие в Природе, имели дело со всяческой мертвечиной — изменяли самым разным образом камни, мёртвые растения и животных, их части… Были ещё круглоухие, которые занимались вовсе непонятными и абсурдными делами, например, приходя каждый день в одно и то же место на той поляне, где сначала держали Аолли, они обменивали плоды и разные предметы на какие-то мелкие кружочки из обработанного огнём камня двух видов. Куда они потом девали эти кружочки, какое было им применение и какую пользу можно было из них извлечь, Уаиллар с Аолли не могли придумать.

К ним самим, кстати говоря, относились неправдоподобно доброжелательно. Никакого вреда им не причиняли, свободу не ограничивали — только лишь через увечного воина предупредили, чтобы альвы не ходили по поселению одни и, тем более, не выходили за его пределы без сопровождения. Но это было как раз понятно: много раз по реакции незнакомых круглоухих Уаиллар понимал, что они панически его боятся и ненавидят. Это вызывало в нём чувство гордости за народ аиллуо.

Всё же было удивительно, что их, представителей даже не чужого клана, а вражеского народа, свободно пускают везде (пусть и в присутствии кого-то из знакомых), не держат в оллаау, не ставят к столбу пыток и вообще никак не ограничивают. Да, сначала на улицах на них пялились — со страхом, любопытством или удивлением, — а дети показывали пальцами и бежали следом, что-то выкрикивая. Но уже через несколько дней, видимо, к ним привыкли и практически перестали обращать внимание.

Досаждали только детёныши. Аолли видела их впервые, и сначала даже умилялась, несмотря на то, что они вели себя как дикие звери: прыгали вокруг, корчили рожи, визжали, даже кидались каким-то мусором. Дети аиллуэ ведут себя более сдержанно, и даже когда дразнят пленников в оллаау — делают это с достоинством. Для Уаиллара такое поведение детёнышей круглоухих было тоже непривычным: все те, которых он видел до тех пор, прятались и дрожали от страха. Убивать их было легко, как будто срываешь плод с ветки. Никому из воинов не пришло бы в голову брать их уши — впрочем, как и уши самок; они не стоили того, чтобы за ними наклониться. Уаиллар припомнил, как высмеивали молодого Лаллоэру, который в своём первом походе чести к круглоухим отрезал уши у убитой им самки. Ему потом долго не разрешали накалывать уши на копьё перед своим ааи, пока он не убил две руки воинов.