Макарова тоже остановилась у стойки, только с другой стороны, и, вытирая руки о рубашку, внимательно слушала. Ла Понте так к не донес стакана до губ, он с алчным профессиональным интересом ловил каждое слово.

– А что стало с книгами?

– Нетрудно догадаться: костер из них получился знатный. – Корсо изобразил на лице жестокое ликование; казалось, он и воистину сожалеет, что не присутствовал при расправе. – А еще рассказывали, что из огня доносились крики дьявола.

Макарова в ответ недоверчиво фыркнула и замерла, потом облокотилась на стойку рядом с краном для пива. Все эти средиземноморские суеверия, темные истории… Гордый северный нрав и мужской характер не позволяли ей опуститься до такого… Более впечатлительный Ла Понте внезапно почувствовал приступ жажды и сунул нос в кружку.

– Если там кто и кричал, так это сам печатник…

– Можно себе представить.

Ла Понте представил – и содрогнулся.

– Под пытками, – продолжил Корсо, – а в инквизиции служили профессионалы, полагавшие делом чести дать достойный отпор любым козням врага рода человеческого, – печатник признался, что уцелел еще один экземпляр книги, один-единственный, и хранится он в тайнике. После чего несчастный замолк и больше уж рта не раскрыл, если не считать предсмертного «Ох!» – на костре.

Макарова презрительно улыбнулась. И было непонятно, относилось ее презрение к несчастному печатнику или к палачам, так и не сумевшим вырвать у него последнее признание.

Ла Понте наморщил лоб:

– Подожди, ты сказал, что уцелел всего один экземпляр. Но ведь только что мы вели речь о трех книгах.

Корсо снял очки и проверил на свет чистоту стекол.

– Тут и зарыта собака, – сказал он. – Войны, пожары, кражи… Книги то появлялись, то вновь исчезали. Теперь никто не знает, какая из них подлинная.

– А может, они все три поддельные, – с присущим ей здравомыслием изрекла Макарова.

– Может, и так. Вот мне и предстоит разгадать загадку, проверить, купил Варо Борха подлинник или ему всучили фальшивку. Для этого я еду в Синтру и Париж. – Он надел очки и взглянул на Ла Понте. – А между делом займусь и твоей рукописью.

Букинист отрешенно кивнул, продолжая краем глаза следить в зеркале за девицей с роскошным бюстом.

– Но раз у тебя такое важное дело… смешно тратить время еще и на «Трех мушкетеров»…

– Смешно? – Привычное хладнокровие покинуло Макарову, и она буквально взорвалась: – Это самый лучший роман на свете!

И в подкрепление своих слов хлопнула ладонью по прилавку. При этом стало видно, как напряглись мышцы на обнаженной руке. Борису Балкану, вот кому было бы приятно услышать такое, подумал Корсо. У Макаровой, в ее личном списке бестселлеров, Дюма мог соперничать лишь с «Войной и миром» и шедеврами Патрисии Хайсмит[17].

– Успокойся ты! – повернулся Корсо к Ла Понте. – Платить за все придется Варо Борхе. Хотя, на мой взгляд, твое «Анжуйское вино» – подлинник… Ну скажи, кому придет в голову подделывать такое?

– Люди за все берутся, – сделала бесконечно мудрый вывод Макарова.

Ла Понте разделял мнение Корсо: в данном случае мошенничество выглядело бы полной нелепостью. Покойный Тайллефер гарантировал ему подлинность: то, несомненно, была рука дона Александра. А Тайллефер слов на ветер не бросал.

– Обычно я относил ему старые приключенческие романы, и он покупал все подряд. – Ла Понте сделал глоток и хихикнул через край стакана. – А я пользовался случаем, чтобы полюбоваться на ножки его жены. Роковая блондинка! Очень эффектная! И вот однажды он открыл какой-то ящик. Затем положил на стол главу «Анжуйское вино». «Это вам, – сказал он неожиданно. – При условии, что вы получите экспертное заключение о подлинности и немедленно выставите рукопись на продажу…»

Какой-то клиент громко звал Макарову, требуя безалкогольного биттера. Та послала его к черту. Она словно приросла к своему месту у стойки и слушала разговор, щуря глаза от дыма. Сигарета как всегда была зажата у нее в углу рта и уже догорала.

– И это все? – спросил Корсо.

Ла Понте сделал неопределенный жест.

– Практически все. Я попытался отговорить его, потому что знал, как он к этому относился – душу готов был заложить ради какой-нибудь редкости. Но он стоял на своем: «Откажетесь вы, найду другого». Этим он, разумеется, задел меня за живое. Я имею в виду, живую коммерческую жилку.

– Мог бы не уточнять, – бросил Корсо. – Больше ничего живого в тебе не осталось – никаких других жилок.

В поисках человеческого тепла и сочувствия Ла Понте повернулся к Макаровой, но в ее свинцовых глазах тепла нашлось не больше, чем в норвежском фьорде в три часа поутру.

– Как славно чувствовать себя всеми любимым, – огрызнулся он с досадой и отчаянием в голосе.

– А вон тот любитель биттера, видать, умирает от жажды, – заметил Корсо, – опять орет.

Макарова метнула короткий взгляд на клиента и предложила ему отправиться в другой бар, пока не получил в глаз. И упрямый тип, чуть поразмыслив, счел за лучшее внять ее совету.

– Энрике Тайллефер был человеком странным. – Ла Понте снова пригладил волосы на облысевшей макушке и при этом не спускал глаз с отражения пухлой блондинки в зеркале. – Он желал, чтобы я не просто продал рукопись, но еще и поднял вокруг нее побольше шума. – Флавио понизил голос, чтобы не спугнуть свою блондинку: – «Кое для кого это окажется сюрпризом», – сказал он мне, и подмигнул, будто собирался от души поразвлечься. А через четыре дня его нашли мертвым.

– Мертвым, – глухо повторила Макарова, как будто пробуя слово на вкус. Эта история все больше захватывала ее.

– Самоубийство, – пояснил Корсо.

Но она пожала плечами, словно не видела большой разницы между самоубийством и убийством. В наличии были и сомнительный манускрипт, и несомненный покойник – достаточно для самого острого сюжета.

Услышав слово «самоубийство», Ла Понте мрачно кивнул:

– Да, так говорят.

– А ты что, не веришь?

– Как тебе сказать… Все очень странно. – Он снова наморщил лоб, помрачнел и даже забыл о зеркале. – Мне все это не нравится. Что-то здесь не так.

– А Тайллефер никогда не рассказывал тебе, как попала к нему рукопись?

– Понимаешь, сразу я не спросил. А потом было уже поздно.

– А с вдовой ты говорил?

От приятного воспоминания лоб букиниста тотчас разгладился. Губы расплылись в улыбке.

– Эту историю я тебе непременно расскажу, – произнес он тоном человека, вспомнившего замечательную шутку. – Так что гонорар за труды ты получишь, так сказать, натурой. Я ведь не могу предложить тебе и десятой доли того, что ты заработаешь у Варо Борхи за эту самую «Книгу девяти хохм и надувательств».