Впрочем, лорд Джеймс многому его научил. Не только сражаться на мечах и стрелять из лука, но и вести переговоры, придумывать стратегические ходы, планы атак и штурмов, уметь снабжать армию продовольствием и подкреплением… И Генрих был бесконечно благодарен ему за это, а теперь он надеялся, что сможет применить полученные знания в полной мере. И что лорд Джеймс останется им доволен.

Однако начиналось всё не так гладко.

Помнится, мама (она тогда ещё, конечно, была жива) привезла его, двенадцатилетнего мальчугана, в Эори во время назревающего противостояния между Бьёльном и Нолдом — далеко не первого и, казалось, не последнего. Речь шла о пограничных северных бьёльнских территориях, что принадлежали барону Краусе. Его земли граничили с землями нолдийского герцога Смита, чей род постоянно на них претендовал, но бьёльнцы себя в обиду не давали.

И леди Виктории Штейнберг это надоело.

Отец, кажется, вообще не хотел разбираться с этими сложностями, отмахивался, мол, так было всегда, это же граница, чего ты хочешь? Там постоянно кто-то воюет, не стоит на это обращать внимания. А мама обратила. Мама всегда была решительнее и сильнее, чем отец. И ей не хотелось вести бессмысленных войн, пусть и не столь больших и кровавых.

— Нолдийцы должны быть нам друзьями, а не врагами, — говорила она, когда они с Генрихом и вооружённым отрядом из пятидесяти человек преодолевали путь от Айсбурга до Эори, на который у них ушло не меньше месяца. Как выяснилось позже, оно того стоило. — Это по меньшей мере выгодно. Уж лучше торговать с ними, чем с этими жмотами из Шингстена. — Иногда леди Виктория позволяла себе ругаться, но случалось это не столь часто — лишь когда она была очень зла. — К тому же они сильны и хорошо дисциплинированны. Если настанет война, лучше союзника, чем Нолд, ты не найдёшь. — И она погладила Генриха по волосам.

Из окна кареты виднелся лес: леди Виктория решила сократить путь и не поворачивать на границе на запад, к тракту, а проехать узкими лесными тропками. Дорога была не столь ровной, отчего карета то и дело подпрыгивала на ухабах, один раз они застряли в луже (шёл дождливый лакритис*, и погода стояла ужасная), но ни разу не напоролись на разбойников — и на том спасибо. Позже лорд Джеймс смеялся и уверял, что разбойников в нолдийских лесах не бывает: их быстро ловят, а их отрубленные головы выставляют всем напоказ, чтоб другим было неповадно.

Генрих помнил, как они с мамой стояли в главном зале Эори. Этот зал был светлее и шире, чем главный зал Бьёльна. Хотя теперь Генрих понимал, что подобные ощущения у него возникли оттого, что он был маленьким. Всё вокруг казалось ему больше, чем на самом деле: и замок, и Нижний город, и большой зал, и помост с тронами, на которых сидели лорд Джеймс и его жена, леди Лилиан. Это была высокая молодая женщина с добрыми серыми глазами и каштановыми волосами с рыжеватым отливом. Она была беременна уже семь лун, и её живот под тканью алого платья тоже казался огромным. Джеймс же, и сейчас сохранивший стать и мужскую резкую красоту, тогда не имел ни морщин в уголках глаз, ни усталости во взгляде; он буквально излучал жизнелюбие и силу, ведь ему было всего двадцать пять лет.

Возле лорда Коллинза сидел его брат, Джойс, тогда ещё не покинувший Нолд, чтобы стать наёмником. В те времена лорд Джеймс часто прислушивался к советам брата и позволял ему присутствовать на важных встречах и собраниях.

Маме явно не нравилось, что она стоит, а они сидят, да ещё и взирают на них сверху вниз.

Но леди Лилиан смотрела на Викторию с улыбкой и то и дело кидала ласковые взгляды на Генриха. А ему очень хотелось тогда взять маму за руку, хотя он то и дело одёргивал себя, сам себе напоминал, что уже не маленький. Но он волновался и даже, можно сказать, боялся, потому что лорд Джеймс, в отличие от своей жены, смотрел сурово и непроницаемо. И Генрих, чтобы показать, что он в свои двенадцать уже достаточно смел и решителен, тоже упрямо смотрел на него, не отводя взгляда до тех пор, пока сам лорд Коллинз не отводил свой.

— Стычки между Смитом и вашим Краусе — дело уже совсем привычное, — невесело усмехнулся он, когда леди Виктория разъяснила ему суть своей просьбы.

— Вы говорите прямо как мой муж, — закатила глаза она.

— Так, может, вашему мужу лучше знать, как поступать? — парировал Джойс.

Виктория взглянула на него уничижительно.

— Мой муж даже не потрудился приехать сюда со мной, — вздохнула она, поправляя смоляную косу, перевитую зелёной лентой. — Но он… он не хочет с вами ссориться и воевать, как и все мы.

— Мы — это вы и ваш сын? — уточнил лорд Коллинз.

— Мы — это весь Бьёльн, — вскинула голову леди Виктория.

Лорд Джеймс задумался, сжав подлокотники трона. Он тогда был весьма вспыльчив, но ему повезло: рядом с ним сидела его жена, умная и добрая леди Лилиан, которой, впрочем, силы характера тоже было не занимать. После Генрих не раз убеждался в том, что именно Лилиан постоянно отговаривала мужа от поспешных решений, необдуманных поступков и неправильных выводов, к которым он приходил в том числе и благодаря советам Джойса.

— Милорд, — мягко сказала леди Лилиан. Она осторожно коснулась пальцев мужа и посмотрела на него пронзительно и тепло. — Земли барона Краусе давно уже принадлежат Бьёльну, нам нет смысла претендовать на них.

— Это дело принципа, миледи, — буркнул лорд Джеймс, бросив на неё резкий взгляд. — Кем меня посчитают мои вассалы, если я сдамся?

— Мы не воюем, вам не придётся сдаваться, — подала голос леди Виктория. — Мы заключим союз, поклянёмся соблюдать мир и помогать друг другу в случае опасности, будь то вторжения из других королевств или нападки Шингстена.

— Это прекрасное предложение! — воскликнула леди Лилиан, положив руку на живот, будто пытаясь успокоить взволновавшегося ребёнка. — Милорд, вам так не кажется? Я бы на вашем месте приняла его.

Лорд Джеймс снова замолчал, устремив свой взгляд в дальнюю стену зала — мимо леди Виктории и смущённого спором взрослых Генриха. Будто на этой стене он надеялся прочитать ответ.

— К тому же, — подала голос мама спустя пару минут глухой тишины, — мой сын уже вступил в возраст созревания. Ему пора становиться оруженосцем и постигать путь настоящего воина, а не мальчишки с игрушечным мечом. — Генрих понял, что настал момент, который решит его судьбу, и резко взглянул на неё, почувствовав, как обрывается сердце, но она не обратила внимания. — Вы могли бы взять его, милорд. Вместо тех земель, раз вам так угодно. — Звучало цинично, но Генрих обиды не почувствовал: если мама хочет, чтобы он стал своеобразным залогом мира, то пусть так и будет. В конце концов, это для его же блага. Родители не вечные, а он, когда вступит в наследные права, тоже должен будет разбираться с теми спорными территориями.

— Земли я бы взял навсегда, а ваш сын останется со мной лет на шесть, — усмехнулся лорд Джеймс, и Генрих заметил, что черты его лица чуть оттаяли, а во взгляде, наряду с суровостью, появилась на миг странная теплота. — И ведь я должен буду учить его сражаться и быть настоящим мужчиной, и мне не кажется, что это справедливая плата за земли…