хоть распеться у неё так и не вышло, но она говорила.

В день концерта ситуация была ненамного лучше. Будь моя воля – я бы уже звонил и договаривался о переносе шоу на другой день. Но одна беда – все были против. Особенно сама Кайл.

– Ты не понимаешь, что не вывезешь? – спросил я у неё перед саундчеком, – Тебе говорить больно, как ты петь собираешься?

– Как ты и учил – перекину часть работы на зал, – ответила подруга, хмурясь, как воробушек.

– Кайл, если ты сорвёшь голос – нам придётся отменять тур. Я – твой менеджер, а не хрен с горы. Давай отменим пару концертов и просто пролечим тебя, как следует. Лучше пожертвовать парой городов, чем гробить, нахрен, всё!

Кайл, которая следила за тем, как звукари ковыряются в своих пультах, упрямо покачала головой. Как китайский болванчик, ей-богу! Неужели она не понимала, что нужно было лечить горло, а не тупо гасить симптомы?! Вот я правильно всегда её сравнивал с ребёнком. Двадцать четыре года барышне, а вела себя, как дитя неразумное.

– Я как-то играл с температурой под сорок, – подал голос гитарист Девид, который стоял неподалёку и настраивал гитару.

– Я тоже, – подхватил товарища барабанщик Кевин, – Это часть жизни артиста, Айзек, ты же знаешь. Публике плевать, болен ты или нет. Главное, чтобы шоу продолжалось.

Я бросил в их сторону недовольный взгляд, от которого они, как по команде, съежились, словно желая стать меньше ростом. С этими я никогда не церемонился – недаром же говорили, что мужики крепче и им всё нипочём. Меня волновала только Кайл. Которая выглядела, мягко говоря, неважно. Её пока не успели загримировать, так что я видел и синяки под глазами, и покрасневший нос, и бледную кожу. Но её светло-зелёные глаза продолжали сиять, и в них диким огнём горело одно – упрямство. А слова парней лишь подкинули дров в этот костёр. Да чтоб тебя!

– Что вы сравниваете? – накинулся я на музыкантов, – Дёргать пальцами по струнам и бить в барабаны можно и без голоса! Я посмотрю, как вы справитесь, если вам пальцы сломают!

Кевин вздрогнул и покачал головой. Весь его вид говорил о том, что он осуждает меня за такие крамольные мысли.

– Не дай бог, – буркнул его товарищ и мне показалось, что он собирался перекреститься.

– Айзек, – подала голос Кайл – хриплый, надо отметить, голос, – Хватит. Всё решено.

И я не выдержал. Спокойствие всегда было моим коньком, но не в ту минуту. Поэтому, фыркнув, я повернулся к подруге и отчеканил:

– Ну, раз так – разреши откланяться. А пока будешь проверять звук, заодно подумай, что будешь делать, когда станешь немой.

Янг вздрогнула и повернулась ко мне. В её взгляде явно читалась обида. Ну простите! Я всегда говорил обо всём прямо. Чтобы и в бровь попало, и мимо глаза не промахнуться, и вообще, чтобы по всему лицу размазалось! Ладно, почти всегда. Но это был именно тот случай.

Концерт она смогла дотянуть до конца. Чего Кайл это стоило – лучше не знать. Я с замиранием сердца стоял за кулисами и слушал, как она лажала на каждой песне. Часть текста перекидывалась на зал, который, собственно, всё и вытянул. Это было ужасно.

Рядом со мной стоял Кристиан и я видел, как с каждой нотой его лицо всё больше вытягивалось. Нет, нам точно придётся с ним серьёзно поговорить. Так больше не могло продолжаться. И даже если Кайл меня убьёт или вообще уволит – я сделаю по-своему.

В гримёрке Кайл возбужденно рассказывала, как несколько раз ей казалось, что всё – сейчас её старый кошмар станет реальностью. Голос осипший, словно она долгое время орала – не исключено, что даже на меня. Рядом суетится доктор, который подсовывает очередную микстуру.

Я, помня наш дневной разговор, молча сидел у окна и нервно докуривал уже третью сигарету. Их я доставал крайне редко – когда никакие другие средства уже не помогали успокоить нервы. В голове верталась сотня самых разных мыслей, одна мрачнее другой. Вспомнилось, что в прошлом туре у Кайл тоже были небольшие проблемы с голосом, но тогда на ноги её поставили даже без помощи медика. Хватило моего запаса лекарств.

Если тогда нам удалось – то и сейчас получится, верно? Впереди еще несколько концертов в рамках тура, потом небольшой перерыв, и Кайл восстановится. Вот только было одно «но». Весь мой оптимизм подпитывал меня до одного момента. Когда док, проходя мимо, негромко и будто обращаясь к самому себе, не обронил:

– Хана связкам.

После этих двух слов у меня будто что-то оборвалось внутри, и я совершенно чётко понял, в какой именно ситуации мы оказались. Кайл любила петь. Пение было для неё всем. Она жила этим, дышала, всё её существо тянулось к музыке. Отними это у неё – что с ней будет? Найдёт ли она в себе силы заниматься чем-то другим? Да и захочет ли?

Я понимал всё, прекрасно. Неустойка, подмоченная репутация, испорченные отношения с организаторами. Это был бизнес. Да, творческий, да, такой весь вроде бы эфемерный, но это был именно он. И в первую очередь всех волновали деньги, а уже потом чувства музыкантов.

Кайл говорила. Пока говорила. Пока связки были разогреты, разработаны. Но что будет завтра?

Хана связкам… Это же приговор для неё. Кайл жила сценой. Она, как вампир, питалась энергией зала. Она не могла без зрителей, без своих фанов. И при этом уже которое утро она не могла внятно произнести ни слова. К обеду Янг, хвала доктору, начинала что-то бормотать, и только к вечеру более-менее разговорилась. И при этом все требовали от меня, чтобы я заткнулся и выполнял свою работу?!

Но я был не просто менеджером Кайл. Я был её другом. Человеком, который волновался за неё. И я отчетливо понимал одно – ей нельзя было петь.

Глава четвёртая

Кайл

Завтракала я в одиночестве, вяло ковыряясь в миске с салатом. С Айзеком мы так и не разговаривали с нашей последней ссоры. Он задел меня, сильно. И он прекрасно об этом знал. Как можно было давить на самое больное? Знать, как я боюсь, и при этом продолжать наседать!

Я не была дурой. Да, нам надо было отменить хотя бы два-три концерта. Я чувствовала, что мои связки подводят меня. Но была одна маленькая деталь – я читала контракт. И видела, в какую сумму обойдётся нам мой больничный. Крис прямо сказал, что оплачивать