Если он действительно считает, что я ему что-то недодал, то я предлагаю ему еще раз произвести взаиморасчет. Пусть посчитает, что я ему должен и что я получил от него согласно договору от 1903 г. Если же возникнет разница в его пользу, я готов сразу покрыть ее, а если разница будет в мою пользу, то пусть он перечислит ее какому-нибудь социалистическому рабочему учреждению.

Русская революция отвлекла меня от издательских и коммерческих планов. Вернувшись в Германию, я вновь посвятил себя научным изысканиям. Финансовые вопросы и назревающий военный кризис были в центре моего научного интереса. Эти исследования, связанные с политической деятельностью, почти не оставляли места для деятельности коммерческой. В 1910 г. я решил отправиться в Константинополь, чтобы поближе изучить турецкую революцию, а также дипломатические усилия, предпринимавшиеся в самом центре образовавшегося гордиева узла.

В Константинополе я обнаружил как раз то, что и ожидал: сплетение дипломатических уловок и интриг, сговор банковских групп, империалистическую возгонку, все это было очевидно любому научно подготовленному наблюдателю. Результаты моих исследований имели в Турции большой резонанс, в особенности анализ финансовой системы, с помощью которой европейский капитал затянул Турцию в свои сети.

Уже в 1890-х гг. в полемике с Э. Бернштейном[72] я периодически высмеивал его преклонение перед «гениальными бонусными управляющими». Я говорил, что речь идет не о гениальности, а об объективном методе расчета, созданном капиталистическим развитием промышленности. В Турции эти возможности раскрылись передо мной в полной мере. Тем не менее мне было трудно добраться до них, покуда у меня не было собственного капитала и предпринимательских связей. Со временем я нажил как капитал, так и связи. Когда началась мировая война, передо мной широко открылись пути капиталистического накопления.

Война подтолкнула многих либералов по призванию к торговле. Это произошло по той простой причине, что война разорвала устоявшиеся связи мирового рынка, а мобилизация опустошила фабрики и торговые конторы. Между тем потребности военного времени были огромны. Неограниченная платежная способность придала новое и неожиданное направление коммерческой и промышленной деятельности.

По сравнению с остальными я обладал тем преимуществом, что вовремя осознал обусловленную капиталистическими отношениями взаимосвязь событий и еще перед войной создал коммерческую основу для обеспечения своей деятельности.

Простые обыватели обычно так понимают – если кто-то заработал во время войны, значит, обогатился на завышенных ценах. Однако это не всегда соответствует действительности. Лично я использовал совершенно иные методы. Я плыл против течения и зарабатывал не на повышении цен, т.е. не на эксплуатации дефицита товаров, а на покрытии этого дефицита, на организации поставок этих товаров[73].

Отношения эти весьма несложно отследить, поскольку коммерческая деятельность свела меня с сотнями людей, с банками, торговыми домами, пароходными компаниями, маклерами, посредниками, адвокатами, нотариусами, городскими управами, товариществами и пр. Клеветники же, разумеется, абсолютно не заинтересованы в том, чтобы пролить свет на правду, а напротив, всячески стремятся затушевать ее. Еще проще устроились те пасквилянты, что жонглируют штампами «обогатился», «свободно ездит по всей Германии», «выступает за победу Германии», прикрывая свои нелепицы бранью в мой адрес. Подобное случалось не десяток, а сотню раз, лезло непонятно откуда со всех сторон и крепко впечаталось в сознание публики.

Люди из охранки работали по команде, к ним подключились люди из «Нового времени»[74] и приверженцы партии Милюкова[75]; вслед за ними стройными рядами маршировали «наши собственные корреспонденты» и другие репортеры, стремившиеся блеснуть сенсационной новостью; среди этого отребья с самого начала затесались профессиональные клеветники и шпики; вскоре и забытые и полузабытые литераторы и политики в отставке не преминули поделиться своим мнением, страстно желая, пусть хоть на минуту, вновь блеснуть перед публикой на волне сенсации[76]. В конце концов, когда сенсация уже случилась, в поле зрения возникли и разные мои знакомые, поспешившие от меня отмежеваться, чтобы ни в коем случае не вызвать подозрения в симпатиях ко мне. Велика подлость человечества, но ничто не сравнится с человеческой трусостью[77].