Повинуясь внутреннему порыву, Мину и Линнея обнимают друг друга. Вообще-то Мину не любительница обниматься, да и Линнея тоже. Но сейчас им необходимо почувствовать рядом присутствие кого-то живого.

Вдали слышится вой сирен.

4

Ученики гимназии высыпали на школьный двор, толкаются, теснятся. Все возбуждены, но говорят тихо. Никто не знает точно, в чем дело, но ходят слухи, что умер Элиас Мальмгрен. Учителя отправили школьников домой, но понятное дело, никто не собирается уходить, пока не вынесут труп.

Труп. Ребекка вздрагивает. Она и Густав стоят напротив главного входа. Густав обнимает девушку сзади.

— Обещай, что с тобой никогда ничего не случится, — просит она тихо.

Он обнимает ее чуть сильнее и прикасается губами к ее уху.

— Обещаю, — отвечает он.

И легонько целует в щеку.

Ребекка никак не может поверить, что они вместе. Густав всегда был самым популярным мальчиком в школе, многие девочки мечтали о нем на уроках. Ребекка была одной из них, но никогда не надеялась, что Густав обратит на нее внимание. Она была одной из многих. И даже находила своеобразное утешение в мысли о том, что Густав ее никогда не заметит. Еще бы — лучший футболист школы. Старшеклассник. Красив, как голливудский актер, и практически так же недоступен.

Но на весеннем балу девятиклассников вдруг все изменилось. Они целовались. И неделю спустя, вечером после выпускного, целовались снова. Ребекка выпила два сидра и опьянела ровно настолько, чтобы осмелиться спросить:

— Мы теперь вместе?

— Конечно, вместе! — ответил он, улыбнувшись своей ослепительной улыбкой. — Конечно, вместе!

В то лето ее жизнь полностью переменилась. Теперь все знают, кто такая Ребекка. Но прежде всего изменилась она сама. Ее даже пугает то, насколько сильно она зависит от Густава. Она не может на него насмотреться. Ей не надоедает с ним целоваться.

Неожиданно для себя она выделилась из толпы и испугалась. Она боялась лишиться всего, что имеет. Боялась, что однажды все вдруг поймут, что она совсем не красивая, не интересная и не умная. Но больше всего она боялась того дня, когда это поймет Густав.

По толпе проходит гул. Двери школы открываются, и выходят сотрудники «скорой помощи» с покрытыми простыней носилками в руках. Они направляются к машине, толпа за ними смыкается. Все вытягивают шеи, стараясь разглядеть, что происходит. Сотрудники «скорой помощи» поднимают носилки в машину и закрывают двери. Садятся в кабину. Резко взвывает сирена.

«Наверно, чтобы народ вокруг машины разошелся», — думает Ребекка. Вряд ли есть необходимость торопиться с доставкой тела.

— Это он, — слышится запыхавшийся голос.

Ида Хольмстрем с Юлией и Фелисией, вечно следующими за ней хвостом. Ни дать ни взять — Билли, Вилли и Дилли.[3]

— Это Элиас Мальмгрен, — продолжает Ида.

— Откуда ты знаешь? — спрашивает Густав.

— Мы слышали, как учителя между собой разговаривали, — говорит Юлия.

Ида посылает ей убийственный взгляд, явно задетая тем, что ее перебили. Сейчас ее выход. Она рассказывает, не сводя с Густава больших по-собачьи преданных глаз.

— Ужасно, правда?

До того как Ребекка стала девушкой Густава, Ида не замечала ее, будто она была сделана из воздуха. А на следующий день после выпускного сразу позвонила и позвала купаться на озеро Дамшён. Как будто они сто лет были друзьями. Несмотря на абсурдность ситуации, Ребекка не смогла отказаться. Она смертельно боится Иды.

— Я не понимаю, как можно вот так — взять и покончить жизнь самоубийством, — говорит Фелисия.

Ида кивает.

— Это эгоистично. Хоть бы о родителях подумал.

— Ему, наверное, было плохо, — робко замечает Ребекка, и ей тут же становится стыдно за свою робость.

— Понятно, у него была депрессия, — говорит Ида, — но у всех есть проблемы. Что ж, теперь идти и вешаться из-за этого? Если бы все так себя жалели, на земле скоро не осталось бы людей.

— Я думаю, он гей, — решает Фелисия.

— Да, я читала, геи часто кончают жизнь самоубийством, — вставляет Юлия.

— Его чмырили, — резко отвечает Густав.

Ида ловит взгляд Густава и улыбается самой обаятельной из своих улыбок.

— Я знаю, Гу.

Ребекку чуть не стошнило. Гу — это ласковое прозвище, которое Ида придумала Густаву. Никто больше его так не называет.

— Но ведь Элиаса никто не заставлял краситься и носить такую одежду, — заявляет Ида.

Юлия и Фелисия поддакивают, и Ида продолжает, вдохновленная их поддержкой:

— В смысле, если ему казалось, что все так ужасно, он мог бы подстроиться и стать более нормальным. Я не говорю, что он виноват в этой травле, но он ничего не сделал, чтобы ее избежать.

Ребекка не сводит с бессовестной Иды широко раскрытых глаз. Ида смотрит на Густава, и по ее лицу видно, что она чего-то ждет.

— Блин, Ида, — говорит Густав. — Ну и стерва же ты! Не надоело? Может, отдохнешь, а?

Ида мигает. И тут же смеется деланым смехом.

— Господи, какой же ты смешной, Гу, — говорит она, оборачиваясь к Юлии и Фелисии, которые неуверенно смотрят друг на друга. — У мальчиков такой грубый юмор.

Ребекка берет Густава за руку. Она гордится им и стыдится своего малодушия.

* * *

Мину и Линнея сидят на потертом темно-зеленом диване в кабинете директора. Сама директриса находится в соседней комнате, где обычно сидит ее заместитель, и разговаривает с сотрудником полиции.

Линнея вертит в руках мобильный, как будто ждет звонка. Мину изо всех сил старается не смотреть на нее. Всем своим видом Линнея показывает: не трогайте меня, оставьте меня в покое!

Кабинет у директора на удивление маленький. На полке папки разных цветов. Несколько увядших растений на окне. Шторы в бело-зеленую клетку не первой свежести, да и окно не мешало бы помыть. На письменном столе рядом с допотопным компьютером лежат аккуратные стопки бумаг. Стул некрасивый, но наверняка эргономичный. Единственное, что бросается в глаза, это лампа с орнаментом из стеклянных мозаичных стрекоз на абажуре.

Первый раз за все время Мину оказалась в кабинете директора.

К директору вызывают за плохие оценки или хулиганство.

Когда Мину училась в пятом или шестом классе, она мечтала о том, чтобы случилось что-то драматическое. Чтобы школа начала гореть или чтобы всех школьников взял в заложники какой-нибудь преступник. Чем старше она становилась, тем яснее понимала, как наивна она тогда была. Но только сейчас Мину поняла по-настоящему, насколько действительность далека от детских фантазий.