Она положила стопку бумаг обратно на стол и прошла по комнате, направляясь к своему коврику для йоги, чтобы восстановить душевные силы, израсходованные за день. Она расстегнула пуговицы своего темно-фиолетового кашемирового кардигана, сняла его и бросила на полосатый матрас. Расстегнула молнию красной шерстяной юбки и стянула ее, та свалилась на пол, образовав бесформенную пирамиду вокруг ног Франчески. Шагнув за пределы этой пирамиды, Франческа подняла юбку и положила ее рядом с кардиганом. Затем сняла черные туфли, за ними последовали чулки и оставшаяся часть нижнего белья, после чего Франческа легла на коврик. Забавно, снять с себя всю одежду – это так просто, но это дает ощущение такой свободы.

Франческа закрыла глаза и начала глубоко дышать, представляя горячее солнце Италии, аромат базилика и жасмина, мягкие прикосновения волн Адриатического моря, теплый песок между пальчиками ног. Она медленно подняла руки над головой и полностью вытянулась, делая глубокие вдохи, чувствуя, как тянутся пальцы, руки, плечи, ребра, живот, бедра, ноги, лодыжки, пальцы ног, кости и оживают мышцы всего тела.

Франческа продолжала тянуться и три раза вздохнула медленно и глубоко. Затем расслабилась, перевернулась, оперлась на колени и медленно встала, чтобы принять позу «Приветствие солнцу».

Сорок пять минут спустя, свежая после душа и благоухающая, облаченная в зелено-розовое шелковое кимоно, Франческа вошла на кухню. Лючия за столом рисовала картинку, а Мариетта резала приятно пахнущий лук. Пучок тимьяна лежал на столешнице, рядом с ним – кусочки курицы, чеснок уже шипел на сковородке.

Увидев Франческу, Лючия бросила фломастер, схватила что-то, висящее на цепочке, и вытянула руку. «Посмотри, мама, что я нашла».

Франческа поднесла ладонь под маленькую ракушку и приподняла ее, чтобы лучше рассмотреть.

– Симпатичная.

Не больше, чем ноготок у ребенка, полупрозрачная розовая ракушка, без видимых недостатков, если не считать отверстия, в которое была вдета цепочка.

– Где ты это нашла?

Лючия махнула рукой в сторону фасада.

– На улице, там. Можно я оставлю ее себе?

Франческа пожала плечами.

– Думаю, можно, мы же не знаем, кто ее потерял.

– Спасибо, мама. – Лючия захлопала в ладошки. – Я подарю ее мисс Гэннон.

Франческа отвернулась, чтобы скрыть свое недовольство. Мисс Гэннон то, мисс Гэннон се. Похоже, учительница Лючии все делала исключительно правильно. «Мисс Гэннон говорит, что нужно чистить зубы вверх-вниз. Мисс Гэннон говорит, что черный хлеб полезнее белого. Мисс Гэннон рисует на доске чудесные рисунки. Мисс Гэннон может быстро-быстро назвать все буквы алфавита задом наперед. Мисс Гэннон смешная, когда рассказывает истории».

И каждый день что-то новое. «Мисс Гэннон рассердилась на Робби за то, что он разрисовал свою книжку. Мисс Гэннон подстригла волосы, и они стали золотиться. У мисс Гэннон дома нет детей, поэтому мы ее дети понарошку. Мисс Гэннон принесла нам булочки, которые сама испекла, а сверху посыпала желтым и оранжевым».

Почти всегда Лючию в школу отвозил Пол, когда ехал на работу, но Франческа тоже несколько раз в течение года встречалась с Кармел. Невзрачное лицо, короткие рыжеватые волосы с неудачно выкрашенными в медный цвет отдельными прядями и мальчишеская фигура, никакого намека на женственные округлости. Плоская грудь, худые бедра, тощий зад.

Франческа гордилась своей пышной, упругой грудью и роскошными бедрами. Ей нравилось, как они, плотно обтянутые юбкой, которая подчеркивала все линии и округлости, покачивались при ходьбе. Она получала наслаждение от того, что чувствовала взгляды мужчин, обращенные на ее аппетитное тело, ей нравилось, как они сначала смотрели на ее лицо, а потом опускали взгляд ниже, следуя за плавными линиями туда, где начинался вырез кардигана и взору открывалась нежная, как атлас, кожа. Франческа знала, что они будут продолжать смотреть ей вслед, когда она пройдет мимо.

Похоже, учительница Лючии не была замужем: иначе зачем использовать в ее адрес обращение мисс? Тогда она вполне может оказаться лесбиянкой. Но это не то, о чем принято спрашивать учительницу своей дочери – и в любом случае Кармел Гэннон меньше всего интересовала Франческу. Она была вне интересов Франчески. Пусть Пол продолжает заниматься этим; он выглядел вполне довольным, отвозя Лючию в школу, и, безусловно, не был единственным представителем мужского рода, который с учетом современных реалий появлялся в классной комнате начальной школы.

Франческа почувствовала, что ее дергают за рукав.

– Мама, посмотри, это мальчик, который кричал: «Волк!», а это все его овечки…

Франческа склонилась над рисунком Лючии, а Мариетта в это время посыпала курицу и овощи, которые лежали в кастрюле, тимьяном. И вот это все – темные, блестящие, спадающие на стол волосы Франчески, ее гладкая, украшенная браслетом рука, обнимающая плечи Лючии, пока девочка болтала и показывала ей картинку, Мариетта, возвышающаяся над плитой, дразнящий аромат трав и жареного чеснока, теплая кухня – все это ожидало Пола, когда он вошел в дом.

Пол

И за мгновение до того, как Франческа подняла голову и заметила его, до того, как Лючия сползла вниз со стула и помчалась к нему, он задался вопросом, почему всего этого ему недостаточно.

Мэй

«Проклятие». Она не могла потеряться. Должно быть, она просто запуталась где-то в складках одежды. Мэй стянула с себя свитер и потрясла его, тщательно прощупав каждый рукав. Стоя на корточках, уткнувшись лицом в ковер, она обшарила весь пол. Потом сняла с себя белую футболку и встряхнула. Не может быть, чтобы ракушка потерялась. Расстегнула молнию на джинсах, Мэй сняла их и снова все вытряхнула. Ключ от входной двери Кармел выпал из кармана джинсов и приземлился на ковер, издав еле слышныйстук.

Мэй сидела на полу, а вокруг нее была разбросана одежда. Ракушка пропала, она действительно потерялась. Как Мэй могла ее потерять? Она не могла потеряться.

Мэй на коленях подползла к туалетному столику, выдвинула верхний ящик, пошарила под сложенными там джемперами и достала конверт. Совершенно обычный конверт, белый, на котором было написано только ее имя.

Было написано «Мэй». Хотя, когда она взглянула на конверт в первый раз, ей показалось, что было написано «Мея», так как почерк был неразборчив. Казалось, что отправитель – кто он? – очень торопился или очень волновался.

Она обнаружила конверт там, на полу прихожей, сразу за входной дверью, он лежал и ждал ее возвращения домой одним холодным февральским днем. Она почти наступила на него, практически поставила на него свой ботинок. Наклонилась, подняла, перевернула и прочла: «Мея».

Внутри объемного конверта вместо письма или записки она нашла пузырчатую пленку, замотанную в маленький комок, под ней оказалась свернутая в несколько слоев салфетка, заклеенная скотчем. Очень легкая, почти невесомая. Было ли там что-то внутри? Или это шутка, кто-то пошутил, отправив ей свернутую салфетку? Но вдруг Мэй почувствовала что-то плотное, какую-то неровность. Там, внутри, что-то было. Мэй оторвала скотч и медленно развернула в руке салфетку, в самом центре которой и обнаружила ракушку.