— Кто? — спросил встревоженный голос из-за двери.

— Это я — Эдуард.

— Заходите, Эдичка, очень рад вас видеть, раздевайтесь. Я ждал вас, — пожилой человек предупредительно увивался вокруг Свекольникова, стараясь освободить того от одежды. — У меня к вам исключительно серьезный разговор. Серьезный и чрезвычайно важный.

Старик весь трепетал от нетерпения. Несмотря на достаточно внушительный возраст, он сохранил ясную голову и своеобразное чувство юмора.

— Можете не разуваться, проходите на кухню, я приготовил чай. Вот сюда садитесь, — он выдохнул и с умилением посмотрел на молодого гостя. — Как же хорошо, что вы пришли.

— Давно не видел вас таким растревоженным. Что произошло, Владилен Феликсович? Не волнуйтесь так, у вас же давление.

— Давление, да, конечно, давление… Я принимаю таблетки, а оно не сбивается. Шум в голове, кружится все, вижу плохо. Садитесь же! Со вчерашнего вечера лежу, спать не могу, слабость.

— Вам врач нужен.

— Нужен, но не сейчас. Они снова упекут меня в госпиталь, и что? Нет, позже, потом. Знаете, я вас увидел, и мне сразу стало лучше. Почему-то я уверен, что именно вы мне и поможете. Наливайте чай, я только подогревал его минуту назад, — дыхание его выравнивалось, дрожание пальцев ослабевало, голос приобрел обычные крикливо-капризные модуляции. — Дорогой мой, все дело в этой квартире. Никогда бы не подумал, что она станет причиной моего плохого самочувствия. Тридцать лет тут живу, ничего такого не замечал. Может быть, священника пригласить, освятить ее? Сдается мне, со мной какие-то бесы проживают без регистрации.

— Какие еще бесы? — не понял шутку Эдик. — О ком это вы?

— О бесах. Представителях лукавого в моей убогой келье.

— А что с ней не так? — Эдуард обвел глазами стены, запрокинул голову к потолку. — Хорошая квартира. Везде книги-книги-книги. Вам впору из книг складывать столы, стулья, всю мебель и даже сантехнику. Застелить ими полы и оклеить стены. Никогда я не видел столько книг.

— Шутите? Эх, молодой человек, вы даже себе представить не можете, сколько сил и здоровья я вложил в эти квадратные метры. Как мы счастливы были, когда мне их дали. Что вы! Всю планету тогда круглосуточно заливало желтое, невыносимо ослепительное солнце. Кругом озоновая зеленая свежесть и поливальные машины, направив радужные струи свои к небу, одна за другой бесконечной вереницей уходящие прямо в коммунизм. В центре, два туалета, балкон, отдельный кабинет, еще столовая и две спальни. Мне же, как орденоносцу и доктору наук, положена была дополнительная площадь, чтобы я оборонную науку продвигал.

— У вас тоже орден? — отметил Эдик очередное совпадение.

— Орден. И медали еще. А почему «тоже»? У кого еще?

— Ну, там, есть человек. Неважно. Рассказывайте дальше.

— Вот мы с женой и сыном и получили эти шикарные апартаменты. Такие времена были, страна заботилась о своем научном потенциале, обеспечивала всем необходимым тех, кто, как говорится, ковал ядерный щит родины, кто здоровья не жалел и самой жизни. Ни своей, ни чужой.

Глаза бывшего полковника засверкали тусклыми стариковскими слезами.

— А жизнь прошла, — он замолчал на несколько секунд, мгновенно погрузившись в прошлое. — Хотите коньку по пятьдесят? Эх, чего уж там! — он достал из буфета старорежимный графин, наполовину заполненный коричневой жидкостью, и миниатюрные серебряные рюмочки с гравировкой «ВА». — Владилен и Анна. Свадебные, командирские. Знаете сколько им лет? Странное ощущение — жизнь прошла, но ты еще жив. Кто-то уверен, что зажился я на этом свете и, вопреки законам природы, занимаю площадь, на которой меня уже давно не должно быть. Не досмотрели что-то в управлении Всевышнего по распределению площадей. Племя молодое, совсем незнакомое и даже чуждое, настойчиво начинает интересоваться моим скромным жильем. Ладно, разговор не об этом. Будьте здоровы! — он зажмурился и выпил.

— У вас же давление!

— У всех давление, лишь бы не атмосферное. Я припоминаю, вы говорили как-то о договоре, по которому я могу передать свою квартиру в обмен на определенную сумму и ежемесячное пособие. Было?

— Наверное. Я не помню, — замаскировался Эдик. — Вообще, это обычная сейчас практика. Называется — договор ренты.

— Вот-вот, рента. Точно! Вы тогда сказали, что у вас есть хорошие, надежные и порядочные молодые знакомые, которые как раз ищут что-то в этом роде. Говорили? Почему не пьете?

— Пью я, пью. Говорил. Они по-прежнему ищут. Это непросто — хозяин квартиры тоже должен быть надежным. В этом деле есть много юридических возможностей для мошенничества, если продавец нечестный. Не буду засорять вам мозг. Самое главное — абсолютная порядочность с обеих сторон, тогда все легко и просто.

— Это замечательно! Именно должно быть легко и просто. А как быстро все можно сделать?

— По-моему, недолго. Но раз у вас есть сын… Признаться, я…

— Мой сын погиб. Давно уже. Разбился на машине. Я одинок и наследников не имею. Давайте приводите своих хороших знакомых, я готов их выслушать, — он налил вторую рюмочку. — Закусить-то и нечем. Эдуард, вот рецепты, список лекарств и продуктов. Вот деньги. Всё как обычно, сдача ваша. Тут тысяча примерно останется. Хватит? Сходите в магазин и продолжим.

Когда через полчаса Эдик вернулся в квартиру, стол на кухне оказался заваленным какими-то папками и бумагами. Владилен Феликсович, по-видимому, успел еще пару раз приложиться к графину. Он смотрел на молодого человека мутными глазами. Свекольников открыл и поставил перед клиентом банку огурцов. Тот сразу просветлел и заулыбался.

— Знаешь что это? — изрек он и помахал в воздухе цветастой бумажкой. — Не знаешь.

— И что это? — раздраженно спросил Эдик, не переставая выкладывать из пакетов покупки. — Декрет о мире?

— Опять шутите, — старик хитро прищурился. — Это завещание на квартиру на твое имя!

Эдик перестал выкладывать и замер. Теплая волна окатила его изнутри. От внезапного восторга желудок сжался, дыхание остановилось. Неужели сбылась вековечная мечта социального работника?

— Черновик, — продолжал дед, довольный произведенным эффектом. — В моей жизни всегда было много людей — коллеги, друзья, родственники, но так случилось, что многие умерли, а кто жив, так забыли обо мне, и больше никого нет. Никого, кроме тебя, Эдик. Недавно, недели три назад, я решил тебе квартиру оставить, даже начал составлять завещание. Пишу и думаю: «Замечательный же молодой человек, умный, красивый, порядочный, так заботится обо мне, старается. Мне-то уже недолго осталось. Вот умру я, а ему еще жить. Сделает ремонт, женится, заведет детишек. Будет кому за мою душонку свечу поставить. Глядишь, появится шанс в рай попасть», — он подмигнул Эдику и пригубил коньяк. — Вообще-то я атеист.

Молодой человек, не дыша и не меняя остановившейся позы, кивал вывернутой на сто восемьдесят градусов головой каждому утверждению своего подопечного. Лицо его пошло алыми пятнами. Старик продолжал: