Действительный тайный советник, князь Лобанов-Ростовский долго задерживать внимание министра не стал:

— У меня есть такой человек. Но существует одна проблема. Наш лучший опыт совместной работы случился, когда он служил при дворе адъютантом Великого князя Константина Николаевича. Где теперь дядюшка нашего государя, вы и сами знаете лучше меня. В жестокой опале. Там же и его адъютант. Его освободили от службы, да сделали это не самым достойным образом. Единственный человек, за способности и проворство которого я ручаюсь.

Гирс подвинул ближе к краю стола чернильницу, подставку с перьями и подал чистый лист бумаги:

— Я найду нужные слова для Его Величества. Пишите, кто таков…

Полностью удовлетворённый полученным ответом, князь каллиграфическим почерком образцового чиновника большими буквами быстро написал по центру листа:

«Бывший адъютант Его Высочества Великого князя Константина Николаевича, капитан первого ранга Лузгин Леонид Павлович».

— Ммм-да… — заметил Гирс, прочитав написанное. — Придётся постараться, ну да ладно…

Ретроспектива.

— Одного просил я у Господа, того только ищу, чтобы пребывать мне в доме Господнем во все дни жизни моей, созерцать красоту Господню и посещать храм Его…

Руки священника были смиренно сложены вместе, взгляд опущен в пол, небольшой красный пилеолус[9] прикрывал редкие седины на его голове.

Двадцать второй генерал ордена иезуитов Петер Ян Бекс возносил молитву перед алтарём в одиночестве. Никто из служителей Кье́за дель Сантиссимо Но́ме ди Дже́зу[10] не смел при этом присутствовать. Генерал не вводил это правило, никому ничего не запрещал и не указывал. Священнослужители сами не считали возможным участвовать в этом действе, будто опасаясь стать невольными свидетелями чего-то тайного и личного.

Последние слова молитвы прозвучали тихо и смиренно: «Амэн…» Генерал остался стоять перед алтарём в той же позе, в которой молился. Он будто замер, погрузившись в транс. Три глубокие морщины, прореза́вшие его лоб, расправились, будто генерала посетило прозрение, но веки не дрогнули и по-прежнему закрывали карие глаза, защищённые от дрожащего света густыми бровями.

Бекс сосредоточился на звуках, которые тихим шорохом распространялись под сводами храма. Это не было похоже на шаги человека. Генерал представил себе змею, шевелящую тёплый гравий дорожки. Змея торопится перебраться под ближайший куст, и каждое движение, каждый изгиб её длинного, покрытого чешуйками тела этому способствуют.

— Падре… прошу вас…

Некоторое время генерал не двигался. Он продолжал прислушиваться. Если бы человек, который из темноты обратился к нему, имел злые намерения, то свой замысел он бы уже осуществил. Двери церкви открыты. Любой ищущий помощи придёт сюда за ней и получит её, но в обычной ситуации прихожанин обратится в первую очередь к лику святых, и только потом — к священнику.

— Умоляю, помогите, падре…

Генерал резко разомкнул веки, поднял голову и пристально посмотрел на распятие. Только что, в течение часа, он не только молился, но обращался к всевышнему с просьбой развеять тревоги, ниспослать знак и направить на путь истинный, избавить от сомнений.

Не поворачивая головы, Бекс громко произнёс:

— В чём я могу тебе помочь, сын мой? Знаешь ли ты, какую дверь отворил?

Шёпот переместился ближе. Человек, шуршащий о пол, словно змея, приближался.

— Я открыл дверь храма божьего в поиске пристанища для страждущего, падре… И дверь была не заперта. И сейчас сюда ворвутся мои преследователи.

Генерал не посчитал возможным обернуться. Его опыт и познания лабиринтов душ человеческих подсказывали, что не нужно на это движение сейчас тратить энергию и лишние эмоции. В эту минуту нарушить равновесие души генерала могло только землетрясение, и то не факт, что он отвернул бы свой взор от алтаря.

— Туда… — едва заметным движением руки Бекс указал на дверь справа между колоннами.

Краем глаза генерал заметил сгорбленную тень человека в испачканной одежде, который передвигался тихо, словно привидение. Только правая нога его, неестественно вывернутая, тащилась за телом по полу, издавая тот самый шуршащий звук.

На пару минут после того, как беззвучный человек скрылся в тех приделах храма, что были доступны только генералу, в высоких залах церкви воцарилась тишина. Судя по всему, неожиданный гость замер за дверью — он прикрыл её так же аккуратно, как и проник в храм. Единственное, что нарушало это тишину, — так это потрескивание свечных фитилей. Генерал ждал.

Тяжёлая входная дверь не то чтобы распахнулась, но открылась довольно звучно, обозначив решимость горячих парней, остановившихся при входе. Трое крепких смуглых юношей на втором шаге опомнились, перекрестились и остановились, чтобы осмотреться. Их шумное дыхание, без сомнения, говорило о том, что к вратам храма они не шли, а бежали.

— Что привело вас в Божий храм в столь поздний час, дети мои? — Ровный, но громкий голос генерала, так и продолжавшего стоять лицом к алтарю, источал спокойствие и уравновешенность. — Здесь вы найдёте ответы на все свои вопросы, но мне кажется, что вы, молодые люди, очень взволнованы.

Юноши смутились от повелительного тона священника и несколько секунд, переглядываясь друг с другом, не могли выдавить из себя ответ на поставленный вопрос до тех пор, пока самый решительный из них не произнёс:

— Мы хотели помолиться за своего друга, падре! Его покинул разум, и он убежал, ведомый нечистыми силами. Мы пытаемся найти его, но безуспешно. Может быть, вы поможете нам? Не появлялся ли здесь парень, хромающий на правую ногу? Если так, то мы его забёрем домой, к семье. А завтра отец его вместе с нами принесёт достойное пожертвование…

В эту минуту генерал больше всего жалел о душевном равновесии, которое он так любил и потерял в один момент. Вся эта суета возникла совершенно некстати, но раз так получилось — значит, Господь ответил на его молитвы, и в этом есть какое-то предназначение.

— Молитва — дело благое в любое время, если в ней действительно нуждается душа. Отказать в такой возможности я не вправе. Даже среди ночи. Но насколько же сильным должно быть это чувство, чтобы бежать в храм после полуночи? Вы ведь ещё не отдышались… Помочь ближнему — это богоугодное дело, но нуждается ли в этом тот самый ближний и насколько искренни ваши намерения, юноши?