— А как твой роман? Теперь сюжет стал таким ярким, что коммерческий успех просто обеспечен!

Инспектор с важным видом заправил под воротник салфетку, взял рукой гусиную ножку и, перед тем как насладиться любимым блюдом, нехотя ответил:

— Пока повременю с романом. Нужно осмыслить случившееся. Слишком много острых впечатлений…

* * *

— Ай да баламут, ай да адъютант!

Князь Лобанов-Ростовский не находил себе места. Он ходил по кабинету, пересекая его по диагонали за двенадцать шагов. Их количество Лузгин посчитал сразу. Каждый из них отдавался в висках острым ударом головной боли.

— Ты не понимаешь, Леонид Павлович, ты не понимаешь, что ты добыл! Это же прелюдия к новой партитуре всей европейской политики! — причитал князь, перечитывая листы. — Немедля в Петербург! Подгорский! Делай что хочешь, но бинты эти с него нужно снять. Одеть во всё лучшее, напудрить, шляпу ему найди, я не знаю…

* * *

— Ваше величество, в подтверждение предположений министерства и моих лично… Несмотря на мою лояльную позицию по отношению к Германии… Я ставлю долг служебный превыше всего… Я вынужден констатировать…

Александр Третий раздражённо выдернул из воды поплавок с пустым крючком. За три четверти часа, которые ему удалось выкроить для рыбалки на закате, поклёвка случилась лишь единожды. Хитрый хариус плескался рядом, дразня рыбака желтоватой чешуёй, сверкавшей в свете уходящего солнца.

— Да что ты мямлишь, как дитя малолетнее, Николай Карлович? Приключилось чего? Вильгельм войной пошёл? — Царь терпеть не мог этой нерешительности министра иностранных дел в своём присутствии, но исполнительность и преданность Гирса перевешивали все его недостатки, вместе взятые.

— Не так давно ваше величество соизволили приказать добыть доказательства моих сомнений по поводу искренности императора Вильгельма в заверениях о крепкой дружбе.

Царь нанизал толстого червя на крючок, закинул в воду подкорм и только потом, сосчитав в уме до десяти, закинул поплавок в то же место.

— Та-а — ак… И что там у тебя? Неужто получилось?

— Абсолютно так, ваше величество. В нашем распоряжении имеется австрийский экземпляр трёхстороннего секретного договора между Германией, Италией и Австро-Венгрией, в котором они обязуются оказывать военную помощь в случае нападения третьих стран. Документ доставлен из Вены дипломатическим курьером.

Поплавок резко нырнул, запустив по ровной глади пруда несколько кругов, потом выскочил наверх, но опуститься назад в воду не успел. Рыбак резко дёрнул удилище, и золотистый хариус, извиваясь и сверкая, взлетел в воздух.

— Попался, стервец… А ведь эти третьи страны — это или мы, или Франция… Знаете что, Гирс… Давайте-ка вы посла французского посетите. Разведайте на своём дипломатическом языке, как они видят…

* * *

— Тридцать семь лет назад! Тридцать семь лет назад я мечтал увидеть в свою подзорную трубу эту крепость, но дальше фортов Бомарсунда[55] мы не пошли. До сих пор не понимаю, почему мы с англичанами тогда остановились. Перед нами было всего двадцать восемь русских кораблей, стоявших на рейде Кронштадта. Мы бы их просто разнесли в щепки! И вот! Я всё-таки здесь! На лучшем броненосце Франции!

Торжественную речь контр-адмирала прервал доклад вахтенного матроса:

— Четырнадцать узлов!

— Господин контр-адмирал… строй растягивается. Наша машина слишком сильна. Мы отрываемся от эскадры, — доложил капитан Боссю.

— Сбавьте до двенадцати! — скомандовал Жерве, но его классический французский профиль с крупным носом и пышными усами выражал при этом неудовольствие.

Приземистые линии фортификационных сооружений Кронштадта и стоящие у причалов военные корабли русского флота с мостика броненосца «Marengo» уже можно было наблюдать невооружённым глазом. Эскадре предстояло обойти крепость с юга.

— Поднять русский флаг! — скомандовал контр-адмирал. — Орудия-я — я… Для салюта наций… Огонь!

Орудия второго калибра левого борта броненосца с интервалом в несколько секунд палили холостыми зарядами. Эти выстрелы в соответствии с традицией перемежались с салютом из орудий русского фрегата «Герцог Эдинбургский», поднявшего в знак гостеприимства флаг Французской республики. Каждый фрегат выполнил по двадцать одному выстрелу, символично разрядив орудия.

— Только посмотрите, капитан… могли ли мы рассчитывать на такую тёплую встречу? — Удивлённый контр-адмирал разглядывал торжественно украшенные к визиту французской эскадры набережные, заполненные пёстрой толпой.

Среди моря людей, прибывших на пароходах, в том числе из Петербурга, взгляд Жерве зацепился за три стройных ряда военных с музыкальными инструментами. Как только волна, поднимаемая тараном броненосца, сравнялась с ними, дирижёр взмахнул руками.

— Подождите, Боссю, мне не послышалось? — Контр-адмирал вышел с капитанского мостика на палубу.

Среди криков «Ура!» и «Vive la France!» со стороны набережной отчётливо слышались звуки «Марсельезы»[56].

Контр-адмирал и стоящие за его спиной офицеры вытянулись в струну и отдали честь своему государственному гимну, военному оркестру и тысячам ликующих людей, приветствовавших с той искренностью, которая свойственна только русским.

— Через два дня к нам на борт должен подняться Император России Александр Третий… Команде драить палубу!