Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ненавижу вышивать! – прошипела девочка. – Нечестно, что мне нельзя делать то же, что Томосу!
Она представила, как Томос сейчас на лужайке туго натягивает тетиву и стрела со свистом прорезает воздух и попадает в цель!
Миссис Робертс бросила тревожный взгляд на дверь кладовки.
– Успокойся, дорогая, ты скоро научишься.
Но Серен не хотела этому учиться. Она вскочила и заглянула в кладовку – маленькое помещение со стеллажами, столом и раковиной, где, закатав рукава, суетилась миссис Вильерс. В воздухе висел восхитительный запах джемов, желе, повидла, солений и соусов, расставленных по полкам в банках с аккуратными наклейками и тряпичными крышками. На столе высились большие горки яблок, груш, ежевики и слив, словно весь осенний урожай уместился в этой каморке.
Рот Серен наполнился слюной.
– Не мешай мне, Серен. – Миссис Вильерс процеживала абрикосовое желе через муслиновую ткань. – Я и так вся забрызгалась.
– Как вкусно пахнет. – Девочка пожалела, что нельзя сунуть в абрикосовую массу палец. – Миссис Вильерс, что вы думаете о новой гувернантке? – вдруг спросила она.
Миссис Вильерс немного подумала.
– Ну, – рассеянно произнесла она, – похоже, она своё дело знает. Одета она, на мой взгляд, не по своему положению, но…
– А вам не кажется… – Серен помедлила, – что она немного странная?
Миссис Вильерс быстро глянула на девочку.
– Ничуть не кажется. Очень милая женщина. – И экономка добавила: – Не вздумай облизывать эту ложку.
В тот вечер, лёжа в постели, Серен подумала, что «странная» – неподходящее слово. Вернее было бы сказать «фальшивая» или «хитрая».
Девочка не сомневалась: в доме происходит что-то недоброе, и началось это с приездом гувернантки. Весь день в коридорах стояла столбом пыль, а в комнатах мерцал какой-то тусклый свет. Горничной Лили приходилось то и дело подметать холл. «Вездесущие листья! – ворчала она. – Только уберёшь, тут же появляется ещё больше, хотя все двери закрыты. Они заполонили дом».
В Плас-и-Фране ощущалось беспокойство и раздражение. Шторы колыхались, половицы скрипели, предметы мебели стояли не на своих местах.
Капитан Джонс сегодня отбыл в Кардифф[2] до следующей недели.
Свернувшись калачиком в тёплой кровати, закрытой занавесками, Серен поёжилась. Обычно она чувствовала себя здесь в безопасности. Но слова Томоса её взволновали.
Неужели он действительно возмущён тем, что его отец тратит на неё деньги?
Внезапно откуда-то издалека чуть слышно донеслась нежная скрипучая мелодия.
Серен села в постели.
Карусель!
Кто-то завёл её!
Девочка взглянула на часы: десять минут первого. Кто может быть в детской в столь поздний час?
Серен выскользнула из кровати, схватила халат и плотно закуталась в него. Затем, даже не прихватив свечи, она открыла дверь и высунулась наружу.
В коридоре стояла кромешная темнота.
Весь дом спал.
Девочка бесшумно притворила за собой дверь, босиком очень тихо пробралась к белой лестнице, ведущей на чердак, и подняла голову. Откуда-то сверху на лестницу, видимо, падал лунный свет, потому что её обволакивал мерцающий туман, в котором двигалась какая-то белая фигура.
Серен широко раскрытыми глазами всмотрелась в туман.
По ступеням спускался Томос без тапок и без халата, в одной бледной полосатой пижаме.
– Что ты здесь делаешь? – прошептала Серен. – Где ты был?
Томос не обратил на неё никакого внимания. Глядя вперёд немигающими глазами, он прошёл мимо, словно Серен тут и не было, и направился в свою комнату.
Девочка в изумлении поспешила следом за ним.
– Томос! – громким шёпотом окликнула она. Но он уже забрался в кровать. Мальчик повернулся на бок, натянул одеяло, закрыл глаза и уснул.
Серен немного постояла, лихорадочно размышляя.
Вероятно, Томос ходил во сне. Она слышала, что такое бывает, но никогда не наблюдала воочию; в приюте была только девочка, которая разговаривала во сне.
Странно это всё. И где он был?
Серен, попятившись, вышла из комнаты и осторожно закрыла за собой дверь, затем на цыпочках вернулась к лестнице и посмотрела наверх.
Стояла тишина.
Девочка стала очень быстро подниматься по ступеням.
Темноту чердачного коридора через равные интервалы прорезали лунные лучи, и Серен поочерёдно оказывалась то в темноте, то на свету.
Дверь детской в конце коридора была приоткрыта.
Серен тихо вошла в комнату.
Всё выглядело как обычно. Но, оглядевшись, девочка заметила, что Томос давно не играл ни с деревянной лошадкой, ни с игрушечным фортом, ни со снежными шарами, – они покрылись пылью и казались заброшенными.
Единственная вещь, которая сияла и была как новенькая, стояла на каминной полке: карусель.
Она непрестанно крутилась, издавая скрипучую жутковатую мелодию. Вдруг девочка испуганно вскрикнула: даже от двери было видно, что лошади скачут без всадников.
Солдат, балерина, жонглёр и лисица – все они исчезли!
И Серен почудилось, что где-то далеко в доме раздаются едва различимые звуки, отдающиеся эхом в коридорах и проникающие в тёмные комнаты.
Барабанная дробь.
Лёгкий топот.
Серебристый смех, мягкий как бархат.
Кони без всадников мчатся в ночи.
Вороньим пером письмо настрочи.
– Это правда! Честное слово! Ты ходил во сне, а потом…
Томос недовольно потряс головой:
– Я никогда не ходил во сне.
– Но я тебя видела!
– Тебе, наверное, приснилось. В самом деле, Серен, хватит сочинять.
Они стояли около почты – единственного учреждения в деревне – и ждали леди Мэр. Через окно Серен наблюдала, как она забирает письма, пришедшие в Плас-и-Фран. Леди Мэр предложила детям пройтись по осенним тропинкам, и Серен обрадовалась возможности поговорить с Томосом с глазу на глаз, поскольку в доме миссис Ханибон не отходила от него ни на шаг.
Девочка с досадой пнула ступеньку.
– Ничего я не сочиняю. К тому же это ещё не всё. Когда я поднялась в детскую, карусель крутилась, как будто ты её завёл, но самое странное, что фигуры пропали.
О звуках, которые она слышала в доме, Серен рассказывать не хотела.