Даже исчадие ада застывает как вкопанный на целый вдох.

— Ты видел, камень в лобовое попал? — говорю я.

— Видел, — отвечает Данил. — Смотри, вон устье и небольшая заводь, идем туда, — командует, закрывая тему.

Добравшись до места, он первым делом умело и быстро распаковывает снасти. Дальше разжигает костер. Я мою ноги в прохладной воде, брожу по берегу. Занимаю местечко на камнях в теньке. Хорошо так! Тихо, спокойно. Мой спутник не особо разговорчивый, и это к лучшему.

Запах жареных сосисок нутро выкручивает. Следующие полчаса мы жадно едим свежий хлеб, пирожки, сыр, фрукты. Всё, что щедрая Кубань для нас осенью приготовила.

Наевшись досыта, Данил снимает футболку, простирывает ее в озере. Следом ныряет и некоторое время плавает.

А затем приступает, собственно, к рыбалке. После первой пойманной здоровенной щуки он становится добрее. После второй я решаюсь нарушить молчание:

— Через час уже поедем?

— Да. Возьми там плед и отдохни. Скоро уже, Марин. Хорошо идет.

Но спать не хочется. Освоившись на новом месте, я отхожу подальше, чтобы не мешать, снимаю шорты и тоже захожу в воду. Наслаждаюсь прохладой, неспешным ленивым течением. Улыбаюсь. Разделась бы догола, но с ракурса Колхозника меня видно прекрасно, и шоу для него устраивать я, конечно, не собираюсь. Много чести.

Сегодняшний день так ужасно начался — ранний подъем, ссора, каторжная работа, снова ссора, побег, маньяк... и так хорошо продолжился!

Выхожу из воды, натягиваю шорты на мокрые трусы и подхожу ближе к Данилу. Он всё еще по колено в воде и голый по пояс. На берегу уже три огромные щуки!

Я показываю ему два больших пальца. Он кивает. Без улыбки, но как-то... позитивно, что ли.

Поймав еще одну рыбину, Данил выходит на берег. Я подбегаю посмотреть. Но в какой-то момент осекаюсь и останавливаюсь.

Голод, усталость, раздражение отступили. На смену им пришли радость и кое-что еще.

Становится вдруг очевидно, что нас тут всего двое. Глаза сами опускаются с его лица на широкую грудь. Потом ниже — на плоский живот, который пересекает дорожка густых темных волос, уходящая под ремень свободных штанов.

Данил смотрит прямо на мою грудь. Я это понимаю, когда глаза вскидываю. Они у него голубые или серые, так и не разглядела. Но сейчас кажутся темнее. Я чувствую запах его кожи — мужской, терпкий, приправленный душным южным солнцем и физической работой.

Мы какие-то оба первобытные: весь день провели вместе, делили воду, выживали.

Вдвоем, спрятанные от мира и проблем. А он ведь ни одного намека, ни одного взгляда себе не позволил лишнего. Накормил, напоил, не трогал. Безопасность вновь окутывает теплым коконом, впитывается в кожу, лелеет. Внезапная мысль, что этот мужчина мне не отец, пронзает насквозь. Он лучше.

Ощущение безопасности внутри растет, копится, зреет, а потом, когда Данил чуть голову набок склоняет, прищуривается, когда шаг вперед делает, — взрывается жаждой. Дикой, иссушающей. Кожу простреливает. Я хочу его.

Тоже делаю шаг вперед. Между нашими телами десяток сантиметров, я хватаюсь за его плечи — горячие, твердые. Мы оба тянемся, наши губы почти касаются за секунду до того, как Данил резко отворачивается. И тяжелой поступью идет в сторону рюкзаков. Я не удерживаю. Растерянно прижимаю руки к груди. Туда, где сердце молотит под ребрами и под майкой мокрой, очерчивающей грудь и торчащие соски.

Убираю волосы за уши.

— Пятнадцать, блть, лет, — доносится до меня бурчание. — Охренеть можно! — ругается он себе под нос.

Я оборачиваюсь и с улыбкой смотрю на него. Хмурые, злые с виду мужики — те еще добряки внутри.

— Что ты там бормочешь, Колхозник? — кричу я, наблюдая, как Данил поспешно, словно напуганно натягивает майку и начинает собирать вещи.

— Баллончик свой всегда носи с собой, — отвечает он. — А лучше травмат.

— А у меня нету, — говорю с вызовом.

— Отчим-мент не подарит? — Данил не смотрит на меня.

Я чувствую себя самой красивой.

— Дождешься от него! Менты, они только постфактум работают. Не знаешь, что ли?

— Тогда я тебе подарю.

— А пользоваться научишь?

— Собирайся. Нам еще километр в гору шпарить, и хорошо бы до машины засветло добраться.

— Иду! — отзываюсь я весело.

Если бы он знал точно, что мне восемнадцать с половиной, наверное, мы бы уже трахались. Эта мысль не греет. Она взрывает петардами.

Ни за что нельзя ему признаваться! Я, конечно, не принцесса, но лишиться невинности с едва знакомым хуторским работягой на каменистом берегу озера — совсем не то, о чём я мечтала.

Данил

— Как вообще можно в кого-то влюбиться, когда мир такой большой и красивый! — вещает правду жизни Марина, разламывая последний пирожок пополам. — Будешь?

— Ешь, — снисходительно бросаю я. — У тебя еще всё впереди. Парня встретишь, и как понесется.

— Куда понесется?

Она кусает и начинает интенсивно жевать. С таким аппетитом лопает, что рот вновь наполняется слюной. Но отбирать уже поздно.

— Варя встретила и понеслась в женскую консультацию. Спасибо, обойдусь.

— Не обязательно сразу детей заводить. Можно начать с отношений. Там... романтики.

Марина пожимает плечами.

— Можно, конечно. Но бывает всякое, ни одно средство контрацепции не дает стопроцентной защиты. А отдуваться потом девушке. Мужчины уходят и не возвращаются.

— Не всегда.

— Отец обещал, что приедет за нами. Клялся мне своим здоровьем. И не приехал! — с жаром продолжает она. — Варя тоже доверяла своему парню. Наверное. Ну и где он теперь, когда она изгоем стала? На работе над ней издеваются, соседи смеются и пальцами тычут. Почему он не появится, не спасет ее, не защитит? Имела я в рот твою романтику.

— А кто этот парень?

— Она не говорит. Прикрывает его. Мама отца тоже прикрывала, потом время прошло, за дядю Семёна замуж вышла. Они даже повенчались, всё серьезно. Этот не уйдет. Скорее нас выгонит. Я уехать собираюсь. Поэтому любовь — это вряд ли. Хотя страшно, конечно. Настраиваюсь потихоньку.

— Понятно.

— А ты давно работаешь на хуторе?

— Нет, не очень.

— Вижу, что вроде бы и в теме, и путаешься. Одновременно.

Она широко зевает, прикрывая рот ладонью.

— Там плед есть, поспи. Ехать еще долго. — Я киваю на рюкзак.

— А сам не заснешь? Или отвезешь куда-нибудь, я не замечу. А потом поздно будет.