Фома Катина, неведомо как проскользнувшая сквозь тенета отбора, прекрасно подтверждала эти утверждения. Нет, ум ее не был слабым, и училась она нормально, но что до эмоций — бурлящий вулкан показался бы рядом с ней спокойным лесным озером.

Она была безумно экспрессивна, невероятно взбалмошна, и если бы в Лоскутном мире время измеряли неделями, то на каждой у нее случалось бы по двадцать восемь пятниц.

Вдобавок голос ее был громок и пронзителен. Сокурсники старались не дразнить ее, преподаватели, особенно молодые, откровенно побаивались и предпочитали не связываться лишний раз.

Ухажеров она меняла чаще, чем цвет волос. В настоящий момент позволяла ухаживать за собой одному из литроболистов факультетской команды, здоровенному защитнику по кличке Бык.

— Ну, что… — Фома хотела что-то сказать, но слова ее перекрыл донесшийся с игровой площадки мелодичный звон.

Появившийся там судья в черной мантии факультета магии неживого дал сигнал к началу игры.

На поле, прямоугольник размером тридцать на шестьдесят метров, высыпали игроки. Они были обнажены до пояса, в узких, обтягивающих штанах цвета своего факультета. На ногах красовались особого покроя ботинки из легкой и прочной кожи полиуретана пластикообразного. Это животное обитает в нескольких Лоскутах у самой восточной Стены, поймать его труднее, чем тень, в силу того, что оно ловко меняет форму и цвет.

Зато обувь из его кожи не знает сносу. В прямом смысле слова. Ботинки для игры в литробол переходят от одного поколения игроков к другому, и время совершенно зря точит на них зубы.

— Дави! Круши! Бей! — дружно завопили зрители. Над рядами одетых в красное студентов поднялся плакат, украшенный надписью: «Изуродуем уродников!». Противоположная трибуна ответила слитным свистом.

— Ох, покажем мы им сегодня! — кровожадно раздувая ноздри и сжимая кулаки, прошипел Шнор.

Судья провел жеребьевку, и стражи, отличающиеся от прочих игроков толстенными перчатками, заняли место в городах — прямоугольных рамах три на два метра.

Еще раз прозвенел колокол, и игроки факультета магии человека нанесли первый удар по литровому мячу. Тот с гулким шлепком взмыл в воздух. Матч начался.

Воняющие пивом и азартом зрители не отрывали глаз от перемещений маленького круглого предмета, негодующе вопили, когда что-то шло, по их мнению, не так, в ответственные моменты вскакивали на ноги и махали руками. Свисающие с потолка талисманы, изображенные на громадных металлических дисках, недовольно покачивались от обрушивающегося на них ора.

В этот вечер преимущество оказалось на стороне факультета нечеловеческих существ. К их городу мяч даже не приближался, а колокольчик судьи то и дело звенел, обозначая нарушения команды в алых штанах.

— Шаи-бу! Шаи-бу! — принялись скандировать зрители в зеленом древний боевой клич варварского племени хоккунов. Когда-то давно они пытались захватить Ква-Ква, но благополучно растворились на его улицах.

А клич остался. На языке хоккунов, емком и образном, но почти забытом, он означал что-то вроде: «Разорвите их на мелкие кусочки, обсыпьте мукой, хорошо прожарьте и подавайте на стол!»

— Шаи-бу! Шаи-бу! — вопили студенты, призывая своих игроков дожать едва отбивающегося соперника.

И результат не заставил себя ждать.

Литроболисты в красном на мгновение замешкались около своего города, и мяч черной шаровой молнией влетел в пределы прямоугольной рамы. Страж лишь нелепо дернулся, напомнив паука с вывернутыми конечностями, но сделать ничего не смог.

Колокольчик судьи прозвенел, и рука его показала на центр поля.

Один — ноль.

— Ура! — в один голос завопила зеленая трибуна. Со стороны красной донесся стон раненого исполина. Транспарант с оскорбительной надписью покачнулся, одна особо впечатлительная девушка упала в обморок.

Арс прыгал и кричал вместе с остальными. Уши болели, как и горло, но ему было все равно. Безумная радость, одна на всех, заставляла кровь кипеть, а сердце — чуть не выпрыгивать из груди.

От шума пробудился спавший в коридоре сержант. Все его вчерашние и сегодняшние попытки выбраться из здания оказались бесплодны. Коридоры и лестницы выводили куда угодно, но только не к выходу, а спрашивать дорогу было стыдно.

Как это, доблестный страж порядка, и заблудился, точно Красная Шапочка в трех соснах?

Он подумывал даже спрыгнуть из окна, но на первом этаже они все были забраны решетками, а высоты Васис панически боялся. Так и бродил по зданию, делая вид, что выполняет важное задание. Усталость сморила его у самых дверей спортивного зала.

Проснувшись, он некоторое время тупо глядел перед собой, затем пугливо дернулся от очередной волны грохота. Поворчал что-то по поводу расшалившейся молодежи и опять уснул, надвинув шлем по самый подбородок.

Ликующие крики начали стихать, и в этот самый момент перед глазами Арса что-то слабо сверкнуло, лицо обдало порывом непонятно откуда взявшегося свежего ветра, и слух тут же выделил из всех звуков громкий смех. Он вовсе не был радостным, звучал монотонно и как-то неестественно, вызывая невольную тревогу.

Топыряк обернулся.

Сидящая на ряд выше девушка мерно раскачивалась, прижав ладони к лицу, и безостановочно, на одной ноте хохотала. Соседи, в ужасе оглядываясь, отодвигались от нее. Лица их были растерянные.

Шум трибун стихал, и громкий смех привлекал все большее внимание. Обернулся судья, игроки, все, словно один, уставились туда, откуда доносился странный звук.

Когда он прекратился, Арс вздрогнул. А девушка вскочила на ноги, руки упали, открывая белое, абсолютно безумное лицо, и по залу раскатился истошный вопль:

— Я ворона! Я ворона!

Краем уха Топыряк уловил испуганный шепот:

— Это же Аська с пятого курса, она была всегда немного не в себе, но чтобы такое…

К крикунье спешно приближались следящие за порядком преподаватели, один в алой мантии, и двое — в синих.

— Я сошла с ума! Я сошла с ума! — сведенные судорогой губы породили новый крик, на удивление осмысленный. — Мне нужна она! Мне нужна она!

Поцент с кафедры магии управления на ходу бросил несколько слов, повелительно махнул рукой. Губы съехавшей с катушек студентки оказались намертво склеены, и она начала корчиться, словно рвущиеся из нутра звуки искали себе выхода.

— Уносим ее, коллеги, — двое младших преподавателей подхватили бьющуюся девушку и потащили к выходу.

Гомон прокатился по трибунам — каждый счел долгом обсудить происшедшее с соседом.

— Ничего себе! — брякнул Нил, задумчиво почесывая рыжую макушку. — Вот так, вот раз — и ни с того, ни с сего крышу срывает!

— Ага, — поддержал друга Шнор, который, судя по всему, был изрядно ошарашен зрелищем.