Однако уже осенью Андрей Полибин принялся за старое: «обратился, яко пес на свою блевотину». Указом Канцелярии тайных розыскных дел его приговорили к смертной казни четвертованием. Случилось это 3 июня 1720 года за кронверком Петропавловской крепости — то есть на территории уже знакомого нам Съестного рынка, который едва ли не впервые увидел столь изощренную казнь. Из документов известно, что представляло собой четвертование: тело преступника расчленяли мечом или специальным топором, отрубая вначале руку, затем ногу, затем оставшиеся конечности, и только после всего этого — голову. Нетрудно подсчитать, что тело разрубали не на четыре части, а на пять, в конечном же итоге и вовсе на шесть — а потому казнь эту звали иногда не четвертованием, а пятерением.

Кстати, и при четвертовании допускалось проявление милосердия: при крайней снисходительности к преступнику палач отрубал голову прежде всего. Но случалось такое редко — и вряд ли Андрей Полибин оказался в числе тех, кому в последние минуты жизни повезло.

И снова на эшафоте — человек знатный, именитый, занимавший в российском обществе высокое положение. Первый сибирский губернатор князь Матвей Петрович Гагарин долгое время был в фаворе у царя Петра, еще в 1718 году участвовал в суде над царевичем Алексеем Петровичем, но был уличен во взятках, вымогательстве, краже казенных денег и других злоупотреблениях. Тень его промелькнула уже в деле Лаврентия Ракитина, который и отбирал-то товары у купца Гусятникова на основании бумаги, полученной от Гагарина. Следствие над самим князем началось в 1719 году, причем в инструкции гвардии майору Ивану Лихареву, назначенному ехать в Сибирь «и там разыскать о худых поступках бывшего губернатора Гагарина», говорилось прямо: «Его Царское Величество изволил приказать о нем, Гагарине, сказывать в городах Сибирской губернии, что он, Гагарин, плут и недобрый человек, и в Сибири уже ему губернатором не быть».

Вынося Гагарину смертный приговор, Правительствующий Сенат ссылался на царский указ 1714 года, требовавший, «дабы у дел приставленные не дерзали никаких посулов казенных и с народу сбираемых денег брать торгом, подрядом и прочие вымыслы» — и грозивший за такие преступления телесными наказаниями, шельмованием, конфискацией всего имущества или даже смертью. К бывшему сибирскому губернатору решено было применить самое суровое из наказаний. В приговоре, под которым стояли подписи Меншикова, Апраксина, Кантемира и еще шести вельмож, говорилось: «За вышеописанные многие воровства его, князь Матвея Гагарина, приговорили согласно казнить смертью».

Камер-юнкер Фридрих Вильгельм Берхгольц записывал буквально по горячим следам:

«Когда князь Гагарин был уже приговорен к виселице и казнь должна была совершиться, царь, за день перед тем, словесно приказывал уверить его, что не только дарует ему жизнь, но и все прошлое предаст забвению, если он признается в своих, ясно доказанных, преступлениях. Но несмотря на то что многие свидетели, и в том числе родной его сын, на очных ставках убеждали в них более, нежели сколько было нужно, виновный не признался ни в чем».

Камер-юнкер пересказывал ходившие в петербургском обществе слухи, однако историки установили: в своих преступлениях князь покаялся, причем обратился к Петру в письменной форме. «Приношу вину свою пред вашим величеством, яко пред самим Богом, что правил Сибирскую губернию и делал многие дела просто, непорядочно и не приказным поведением, також многие подносы и подарки в почесть и от дел принимал и раздачи иные чинил, что и не подлежало, и в том погрешил пред вашим величеством». Матвей Петрович просил царя о помиловании и умолял отпустить его «в монастырь для пропитания, где б мог окончить живот свой», однако монарх был настроен решительно.

На приговоре он оставил короткую резолюцию: «Учинить по сенатскому приговору».

Гагарина повесили 16 марта 1721 года — на Троицкой площади, прямо под окнами находившейся здесь тогда Юстиц-коллегии. Как писал тот же Берхгольц, «кроме сенаторов, были собраны смотреть на казнь и все родственники преступника, которые потом должны были весело пить с царем».

И снова удвоение, утроение назидательного элемента: тело казненного было оставлено на виселице, а затем перевезено к Съестному рынку, на новую «большую виселицу», устроенную по соседству с выставленными головами Лопухина и его товарищей по несчастью. Известно, что 25 ноября 1721 года любимый царский денщик Василий Поспелов «объявил словесно его императорского величества указ, что его императорское величество указал, по именному своему императорского величества словесному указу: князь Матвея Гагарина, с виселицы из петли сняв и сделав железную цепь, подцепить на той цепи на той же виселице, где он ныне был».

Фридрих Вильгельм Берхгольц посетил сие скорбное место 18 июля 1721 года, оставив об этом красочную запись: «Ездил с некоторыми из наших в Русскую слободу смотреть князя Гагарина, повешенного недалеко от большой новой биржи… Говорят, что тело этого князя Гагарина, для большего устрашения, будет повешено в третий раз по ту сторону реки и потом отошлется в Сибирь, где должно сгнить на виселице; но я сомневаюсь в этом, потому что оно теперь уже почти сгнило. Лицо преступника, по здешнему обычаю, закрыто платком, а одежда его состоит из камзола и исподнего платья коричневого цвета, сверх которых надета белая рубашка. На ногах у него маленькие круглые русские сапоги. Росту он очень небольшого».

Несомненно, одно из самых страшных мест петровского Петербурга: «большая площадь» у Съестного рынка, где выставлены головы и тела казненных и где никто не может даже попытаться проявить к ним милосердие. «История несчастного Гагарина может для многих служить примером, — заключает Берхгольц, — она показывает всему свету власть царя и строгость его наказаний, которая не отличает знатного от незнатного».

Сущая правда, как мы уже знаем.

Правда и в том, что лицезрение висельников вызывало в петровские времена такой же интерес, как и сама публичная казнь, а потому голштинец Берхгольц, дитя своего времени, ездил к телу князя Гагарина дважды, и всякий раз с компанией.

Вскоре уже Берхгольца ждали новые столь же занимательные развлечения.

В деле бывшего сибирского губернатора Гагарина активное участие принял обер-фискал Алексей Нестеров; человек суровый и решительный, выходец из низов, он и сам не миновал плахи. С 1715 года, когда Алексей Яковлевич возглавил фискальную службу, существовавшую тогда при Сенате, он провел немало громких дел — не только против князя Гагарина, но и против других влиятельных вельмож.

Однако в конце концов машина сыска оборотилась против него самого: в ноябре 1722 года 71-летний Нестеров был арестован по доносу своего подчиненного, ярославского провинциал-фискала Саввы Попцова. Следом и сам Нестеров принес повинную, однако разбирательство длилось еще почти год и захватило не только самого обер-фискала, но и многих его подчиненных.

Лишь в конце 1723 года Нестерова признали виновным в получении взяток и приговорили к смертной казни через колесование (как было сказано в официальном объявлении, «за великие взятки и укрывательства разных преступлений»). Еще трое были приговорены к смерти через отсечение головы: злосчастный Савва Попцов (как было сказано в объявлении о казни, «распубликованном во всенародное известие», «за похищение Его Императорского Величества казны с кружечного двора и за взятки»), подьячие сенатской канцелярии Федор Борисов и Яков Попов (оба «за взятки»).