Но вот Том аккуратно вписал микроавтобус в поворот, и за ним последовал полицейский автомобиль Джима Белла. Выехав на прямое шоссе, машины прибавили скорость, и кладбище скрылось позади.

Как и обещал шериф Белл, до Таннерс-Корнера от медицинского центра в Авери было ровно двадцать миль. Встречающий приезжих щит с надписью «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ» заверял, что в городе проживает 3018 человек. Возможно, это и соответствовало действительности, но в такой жаркий августовский полдень на главной улице можно было увидеть лишь очень немногих из названного числа. Пыльный городок, казалось, вымер. Сидевшая на скамейке пожилая пара разглядывала пустынную улицу. Райм заметил двух помятых тощих типов, по всей видимости, местных пьянчуг. Один сидел на обочине мостовой, обхватив покрытыми струпьями руками голову, и, судя по всему, боролся с симптомами похмелья. Другой, прислонившись спиной к дереву, проводил сверкающий микроавтобус запавшими желтушными глазами. Костлявая женщина лениво терла окна аптеки. Кроме этих пятерых, не было видно ни души.

— Умиротворенное местечко, — заметил Том.

— Можно сказать и так, — нахмурилась Сакс, похоже, разделявшая беспокойство Райма по поводу пустынных улиц.

Главная улица представляла собой унылую прямую ленту асфальта, обставленную старыми зданиями, пытающимися спрятаться за рядом редких деревьев. Райм насчитал один супермаркет, аптеку, два бакалейных магазина, два бара, одну столовую, магазин женской одежды, страховую компанию и одно заведение, служившее одновременно видеопрокатом, кондитерской лавкой и маникюрным салоном. Между банком и магазином для рыболовов, бойко торговавшим наживкой, втиснулся крошечный автосервис. Всего два рекламных щита: один сообщающий о ресторане «Макдональдс» в семи милях по автостраде номер 17; на другом было выцветшее изображение броненосцев «Монитор» и «Мерримак» времен Гражданской войны. «Посетите музей броненосного флота».

Для того чтобы поглядеть на сию достопримечательность, требовалось проехать двадцать две мили.

Отмечая все эти подробности жизни провинциального городка, Райм с мучительной болью сознавал, что он, как криминалист, здесь совершенно чужой. Ему удавалось так хорошо анализировать улики, добытые с места преступления, совершенного в Нью-Йорке, потому что он прожил там много лет. Он знал город как свои пять пальцев, исходил его пешком вдоль и поперек, изучил его историю, разбирался во флоре и фауне. Но здесь, в Таннерс-Корнере и его окрестностях, ему ничего не известно ни о земле, ни о воздухе, ни о воде, он не знает привычек местных жителей, не имеет понятия, какие они предпочитают машины, в каких домах живут, где работают, какие ими движут побуждения.

Райм вспомнил, как он вместе с другими новобранцами впервые предстал перед старшим детективом полиции Нью-Йорка. Тот, прочтя своим подчиненным лекцию об основных особенностях работы в мегаполисе, закончил ее словами:

— Кто мне может сказать, что означает выражение: «рыба, вынутая из воды»?

— Это значит: не в привычной обстановке, — отозвался молодой полицейский Райм. — Так говорят о человеке, который растерялся и не знает, что делать.

— А скажи-ка мне, что происходит с рыбой, вынутой из воды? — рявкнул седой ветеран-полицейский, обращаясь к Райму. — Рыба не теряется. Она дохнет, черт побери. Это самая большая опасность, с которой может столкнуться следователь. Незнание обстановки. Хорошенько это запомните.

Том, остановив «Крайслер», занялся ритуалом выкатывания кресла. Райм, схватив губами управляющий мундштук, покатил «Штормовую стрелу» по крутому пандусу здания администрации округа, судя по всему, скрепя сердце добавленному после принятия федерального закона об инвалидах.

Трое мужчин в рабочей одежде, с ножами в ножнах на поясе, распахнув дверь, направились к бордовому «Шевроле».

Самый худой из них, толкнув самого здорового, бородатого верзилу с волосами, завязанными в сплетенный из мелких косичек хвост, указал на Райма. Затем троица, как по команде, оценивающе обвела взглядами Сакс. Глаза верзилы задержались на зализанных волосах Тома, его стройной фигуре, безукоризненном костюме и золотом кольце в ухе. Он шепнул что-то третьему мужчине, внешностью напоминающему бизнесмена-южанина консервативных взглядов. Тот пожал плечами. Потеряв интерес к незнакомцам, троица забралась в «Шевроле».

Рыба, вынутая из воды…

Шериф Белл, шедший рядом с креслом-каталкой, заметил этот обмен взглядами.

— Это Рич Калбо — тот, что самый здоровый. И его дружки, Шон О'Сариан — это тощий, и Гаррис Томел. Калбо и вполовину не так плох, как хочет показаться. Он любит строить из себя крутого парня, но, как правило, много хлопот не доставляет.

О'Сариан, сидевший на заднем сиденье, обернулся, но Райм не смог определить, на кого он смотрел: на Тома, Сакс или на него самого.

Шериф быстро взбежал по пандусу к двери. Ему пришлось с ней повозиться; покрасив, дверь больше не открывали, и она прилипла к косяку.

— Похоже, калеки здесь редкость, — заметил Том. — Как вы себя чувствуете? — обратился он к Райму.

— Замечательно.

— Непохоже. Вы очень бледный. Как только войдем внутрь, я измерю вам давление.

Они вошли в здание администрации округа. Как показалось Райму, оно было построено в начале 50-х годов. В коридорах стены, выкрашенные в казенный зеленый цвет, пестрели рисунками, выполненными старшеклассниками, фотографиями Таннерс-Корнера, отражающими историю городка, и полудюжиной объявлений о рабочих вакансиях.

— Эта комната подойдет? — спросил Белл, распахивая дверь. — Здесь хранятся вещественные доказательства, но сейчас мы быстро перетащим все в подвал.

Вдоль стены стояли коробки. Один полицейский пытался выкатить на тележке большой телевизор. Другой нес два ящика с банками из-под сока, наполненными прозрачной жидкостью.

— Вот это, пожалуй, и вся преступность Таннерс-Корнера, — усмехнулся шериф. — Кража бытовой электроники и самогоноварение.

— Это самогон? — спросила Сакс.

— Самый что ни на есть настоящий. Тридцатидневной выдержки.

— Марки «Оушен спрей»? — усмехнулся Райм, глядя на банки.

— Излюбленная посуда самогонщиков — из-за широкого горлышка. Вы пьете?

— Только виски.

— Полностью поддерживаю. — Белл кивнул на банки. — Федералов и налоговую инспекцию штата беспокоят нелегальные доходы. А нас в первую очередь тревожит то, что мы теряем людей. Вот эта партия еще вполне приличная. Но частенько в самогон добавляют формальдегид, растворители и ядохимикаты. Каждый год мы из-за некачественного пойла теряем одного-двух человек.

— А почему самогон иногда называют «лунным светом»? — спросил Том.

— Потому что раньше его варили ночью на улице в полнолуние, чтобы не зажигать фонарей и не привлекать лишнего внимания, — разъяснил Белл.

— А-а, — протянул Том, чьи вкусы по части алкогольных напитков, насколько было известно Райму, ограничивались марочными французскими винами.