Горчев поразмыслил и грустно вздохнул:

– Месье, вот что я хотел спросить: предположим, некто любит вашу дочь и стал бы ей хорошим супругом – вы дали бы отцовское благословение, если б жениху вздумалось вас слегка поколотить?

Лабу расхохотался:

– Вам хочется меня поколотить, но вы боитесь лишиться благословения? Послушайте, вы все равно не станете моим зятем, потому что вы легкомысленный тип, не внушающий доверия.

– К этой теме мы еще вернемся…

– Разумеется, – подтвердил Лабу. Его глаза засверкали, а лицо озарилось энергичной радостью.

– Успокойтесь. Если я когда-нибудь надумаю стать вашим тестем, упомянутое развлечение только увеличит ваши шансы.

– Тогда приступим, а? – глаза влюбленного тоже загорелись.

– Хочу посоветовать, – Лабу облизнул губы, словно в предвкушении желанного лакомства, – лучше убирайтесь отсюда!

– Предпочитаете беседовать или драться?

– Драться! – Седой, очень загорелый господин воодушевился. – Прекрасно. Я могу начать?

– Не здесь. Пойдемте в сад… Прошу. Оба противника были корректны донельзя.

Когда вошли в сад, Лабу предупредил:

– Пойду успокоить дочь. А вы пока располагайтесь как дома.

Чудесная душистая ночь Ривьеры. Горчев выбрал каменную скамейку меж великолепных цветников, закурил, задумался о прельстительной Аннет и о предстоящей схватке с ее отцом. Хозяин виллы вскоре вернулся, принес бутылку бренди, стаканы, и они выпили, как два старых приятеля.

– Ну, пора начинать.

– Минутку, – Горчев поднялся, снял пиджак, повесил на ветку, развязал галстук, расстегнул воротник.

– Это как понимать? – фыркнул Лабу. – Вы хотите драться или купаться?

– Видите ли, рано утром трудно заменить разорванную одежду, – ответил он, и Лабу, естественно, согласился.

– Не удивляйтесь моему нетерпению, – прибавил он растроганно и мечтательно, словно пожилая дама, вспоминающая свадебное путешествие в Венецию. – Я не дрался вот уже пятнадцать лет.

– Может, вы немного потренируетесь? Пятнадцать лет – срок приличный.

– Если вы не собираетесь снимать туфли, начнем! – воинственно взревел Лабу.

– Пожалуйста, и еще…

Он не успел договорить. Лабу в прямом смысле припечатал конец фразы к его зубам и так мощно, что Горчев полетел по красивой дуге в бассейн. Он вынырнул – точь-в-точь раздосадованный, взбешенный Нептун с картины старого мастера.

Классический, образцовый удар! Проблематичный зять встряхнулся, в голове у него гудело.

– Ну, – в нетерпении взывал противник, – сколько вы еще намерены купаться?

Горчев попытался вылезти и тут получил вторую затрещину; он снова на время исчез под водой, успев, как ныряльщик, набрать побольше воздуха.

Прежде чем его настиг третий удар, ему удалось выскочить из бассейна. Взошла луна и осветила фигуры противников.

– Поздравляю, – улыбнулся Горчев. – У вас хороший удар. Но это ведь только разминка.

– А что вы на это скажете?

Лабу провел ошеломительный хук, но с меньшим успехом, Горчев ухватил его за кисть и ловко повернул: достойный хозяин виллы поневоле свершил тур вальса и, после прямого левого, в свою очередь свалился в бассейн, где оставался, впрочем, недолго; кандидат в родственники его тотчас выудил, врезал два боковых и снова погрузил. Этот кунштюк повторился несколько раз, и со стороны казалось, будто деревенская прачка старательно полощет белье. Горчев трудился на совесть, пока нацеленная нога Лабу не угодила ему в лица; он зашатался и опрокинул плетеную мебель. После короткой рукопашной оба приятеля, сцепившись, покатились среди обломков садового реквизита.

Камердинер Андре своими бакенбардами и лакейскими манерами скорее напоминал знаменитого актера в роли камердинера. Он проснулся от шума в саду и решил спуститься. Поспешно и тщательно оделся – даже землетрясение не заставило бы его изменить хорошему тону – и поторопился в сад.

Битва продолжалась почти в полной тьме – луна тем временем успела скрыться за облаками. Партнеры убедились в обоюдной ловкости и силе, один стиснул шею другого: они катались по траве, и розы «Ля Франс», словно потеряв всякую надежду на жизнерадостный исход, осыпали их лепестками.

Горчев крепко сжал горло противника, его кулак дважды встретил рот и нос Лабу и нацелился было на левый глаз, но третьего контакта не случилось: Лабу вполне удачно заехал ему коленом в живот, Горчев опрокинулся в маленькое искусственное озеро, где дремали лотосы, и по шею погрузился в водоросли. Быстро выбравшись на лужайку, он двинул ногой в середину приближающегося силуэта и, когда силуэт, согнувшись, застонал, провел хороший апперкот. Нечто рухнуло в грядку живописных гарлемских тюльпанов и затихло.

– Ну, знаете, – послышался голос Лабу, – это никуда не годится! Что вы натворили с моим слугой?

– Откуда, черт побери, я мог видеть!.. Андре, который очень не вовремя появился на поле боя, недвижно лежал среди тюльпанов. Он зашевелился, пытаясь встать, но видно было, что он не способен поднять ни рук, ни ног.

– Хватит, я думаю. – предложил Горчев. Оба, тяжело дыша, смотрели друг на друга.

Светало. Неторопливо, крупными каплями капала с них вода. Горчев взял пиджак, соломенную шляпу, вставил в глаз пресловутый монокль, и, поскольку второй глаз был обведен черным кругом вследствие удара Лабу, казалось, будто он надел очки.

– Одно удовольствие с вами драться.

– Вот стану вашим зятем, тогда сможем драться сколько угодно, – заманчиво предложил Горчев основательно избитому будущему тестю.

– Мне и в кошмарном сне не приснится выдать дочь за такого задиру, а главное – сопляка.

– В мои годы вы были не старше меня.

– Но я прошел школу жизни… И между прочим, не на Ривьере, а в иностранном легионе.

– Вы придаете этому значение?

– Знаете что, – язвительно заметил Лабу, – вступайте-ка в иностранный легион, а когда срок службы кончится, я не стану препятствовать вашему порыву.

Горчев помолчал.

– Ну? – съехидничал Лабу. – Такого оборота не ожидали?

– Я удивляюсь скромности ваших требований. О чем говорить? Сегодня и запишусь.

– Хвастун вы все-таки.

– А вы – чванный петух. – Горчев сердито зашагал к воротам, споткнулся в темноте о ведро с известью и совсем рассвирепел.

– Бахвал! – крикнул на прощанье Лабу.

– Простите, не расслышал.

– Трепло!

Горчев схватил торчавшую из ведра солидную кисть и со всей возможной в темноте быстротой поспешил по извилистой дорожке обратно. Когда обозначилась тень оскорбителя, он без промедления ткнул кистью, разукрасив его физиономию известкой, затем принялся дубасить деревяшкой кисти, пока тот не свалился в бассейн. Обидчик выплыл, закашлялся, в горле у него клокотало; мститель бацнул его еще разок по голове: