— Ладно, можно без философских преамбул? Я сегодня уже наслушалась до смерти!

— Зашла вчера в «Москву» — посмотреть, что новенького вышло. Чего-нибудь эдакого захотелось, сама знаешь. Там полно всего. Но глаз буквально не на что положить. Я к продавщице: «Не вышел ли новый Мураками?»

Она говорит: «Нет». Я спрашиваю: «А ожидается?» Она меня в справочный отдел послала. Пошла. Опять спрашиваю: «Когда выйдет новый роман Мураками?» Тетка на компьютере пощелкала, говорит: «День и час нам неизвестны».

Рядом стоит мужичок иностранный. Он по-английски меня вдруг спрашивает:

— Мураками ищете?

— Про новый роман интересовалась, но потерпела поражение, — отвечаю.

Он:

— Скоро выйдет. Но еще перевести надо на русский. Время требуется.

Я так вся прямо заинтересовалась!

— А вы откуда знаете? — спрашиваю.

Он:

— Я все знаю, потому что я волшебник.

Прикольный он такой. Я ему глазки состроила и говорю:

— Как этот роман будет называться?

Он улыбнулся так — у-у-у. И что-то типа «Много думать, плохо спать» ответил.

Я:

— Это название романа такое?

Он:

— Это шутка такая. — И улыбается опять.

Я:

— А посерьезнее?

Он:

— Какая вы серьезная!

Я:

— Очень. Любопытная до ужаса!

Он:

— Любопытство кошку убило.

Я:

— Удовлетворение ее назад вернуло.

Он:

— Ха, ха, ха…

Я:

— Вы, правда, знаете, как будет называться новый роман?

Он:

— Честно говоря, нет пока. Название романа — таинство.

Я:

— Понимаю.

Он:

— У меня есть два варианта.

Я:

— Опять интригуете?

Анжелка закурила очередную сигарету и продолжила рассказ:

— Я решила, что достаточно разговоров, и пошла к выходу. А ему ручкой помахала, так: бай, бай, волшебник! Вышла на улицу, дождь страшный. Зонтик раскрыла. Он из магазина выскакивает и — нырк под мой зонтик. Смешно. Он маленький такой.

Я ему:

— Мистер волшебник, можете дождь отменить? Хоть ненадолго?

Он:

— Сейчас попробую.

Глаза прикрыл и засмеялся. Заливисто так засмеялся. Мне понравилось. И тут дождь вдруг выключился, и кусочки синего неба стали проглядывать. Приколись, смех то?

Я:

— Это совсем другое дело.

— Мне как-то сразу захорошело, потеплело как-то внутри… Я говорю: меня Анжелой зовут, хотя я не совсем ангел, только учусь.

Он:

— Харуки Мураками.

Я:

— Опять шутите?

Он:

— Нет, папа с мамой так назвали.

Я:

— Как вы здесь оказались?

Он:

— Возникла одна идея. — Потом помолчал и опять говорит: — Приехал, чтобы кое-что посмотреть. Не как шпион, но вроде того. На кое-что изнутри посмотреть надо.

Я прямо обалдела и говорю:

— Мне до конца не верится-таки, вы хоть с паспортом приехали? Извините, пожалуйста, так хочется посмотреть!

Он достал из сумки, показывает. Мураками, ей-богу! Я в отпаде. Тут мысль приходит. Раз уж все так сложилось — это судьба. Надо побольше пообщаться. И сладчайшим голосом говорю:

— Харуки, ты ведь Москвы не видел? Давай я тебе ее покажу, Москву-то.

Он:

— Это здорово, только ты мне ее не как для туристов покажи. Чего-то другого хочется.

И мы пошли, приколись! Я прямо вся дрожу. И спрашивать хочется, и приставать как-то так особенно неудобно… Пошли по Тверскому бульвару. У меня в голове маршрут сложился: через Тверской — на Патрики. Там, на Патриках, с тобой столкнулись, тоже класс. Ты ему, кстати, понравилась.

Я Анжелке говорю:

— Ну, блин, никогда бы… Я думала, вы меня прикалываете. А дальше что? Где были?

— Где-где? Где только не шатались. Я его и про овцу, и про единорогов спросила. Про новый роман он, правда, молчок. Тут я его очень даже понимаю. Слушай, какой он! Лучше, чем я и представить себе могла. На набережную ходили, в Замоскворечье притащились. Ему все так нравится, все его так прикалывает. Он как Лев Толстой — все еще и еще просит. На Пятницкой в корчме перекусили. Стенки там типа глиняные, килимы на перегородках, подсолнухи, всякая лабутень, выпили текилы «Тарас Бульба» — все ему по душе. Мне неудобно, говорю ему:

— Я сегодня не при деньгах. (Сегодня, ха-ха.)

Он (ну необыкновенный прямо!):

— Не бери в голову, я угощаю своего гида.

Ну сказка какая-то, «песня Мендельсона без слов». Кстати, он тоже музыку любит, но это и по романам его видно. Я балдею так, что прямо на седьмом небе от счастья! Ведь такого не бывает, а тут — случилось… Уже ночь на дворе, и дождь опять стал накрапывать. А мне еще с ним побыть хочется, но неудобно. Может, он думает: вот прицепилась?! Может, еще чего думает, потому что я блею, как овца, и сама себя не узнаю. Думаю, что бы еще такое придумать? И тут меня просто озаряет.

Я ему:

— Тут есть одно очень специфическое местечко поблизости, могли бы заглянуть. Такое особенное местечко, не для слабонервных. У вас в Японии есть клубы в церквях?

Он сначала даже не понял меня. Потом затылок почесал и говорит:

— Не видел.

Я:

— У нас есть. Хочешь, заглянем, если не боишься?

Он говорит:

— Я же с ангелом иду, чего бояться?

— И шутит как прикольно! — это уже Анжелка мне.

Я это все слушаю и диву даюсь: представляю, куда Анжелка решила Мураками прогулять. Все-таки она того… Человек-то приехал в Москву в первый раз ведь.

Жизнь Турбаса Там

В серый день, а они всегда были серыми, только с разными оттенками, то светло-серые, то потемнее, Турбас сидел на крыльце своего домишки и ни о чем не думал. Он всегда ни о чем не думал. Он иногда был более напряжен, а иногда был поспокойнее.

Турбас связывал эти свои состояния с оттенком дня. В более серые дни он смотрел на деревья, окружающие его дом, и на траву, на дальний мелкий лесок и на небо и ощущал грустную пустоту и пустоту напряженную, а если денек был менее темно-серым, он ощущал спокойную пустоту. Все это было всегда. Турбас знал, что он умер давно и находится здесь в своем вечном доме. Он не думал об этом, просто знал.