Пациент посмотрел на невысокий темный город с блестками огней ночного освещения. «На то воля судьбы», – сказал он и уткнулся лбом в перила моста.

Я положил руку ему на плечо. «Да, это судьба», – согласился я.

Люди за год сжигают около 40 гигатонн (одна гигатонна равняется миллиарду тонн) ископаемого углерода. Ученые подсчитали, что можно сжечь еще 500 гигатонн, прежде чем средняя глобальная температура поднимется на два градуса Цельсия выше уровня, на котором она находилась до начала индустриальной революции. Это тот безопасный максимум, выше которого в большинстве биорегионов Земли, то есть местах, поставляющих продовольствие, начнутся всяческие опасные последствия.

Некоторые сомневались в реальной опасности этих последствий. Однако земная система уже примерно на 0,7 ватта на квадратный метр своей поверхности поглощает солнечной энергии больше, чем отражает. В итоге средние температуры неотвратимо растут. Температура в 35 градусов по влажному термометру[3] смертельна для человека, даже если сидеть в тени совершенно голым. Сочетание избытка тепла и влажности препятствует потоотделению, и вскоре наступает смерть от перегрева. Начиная с 1990 года температура по влажному термометру в 34 градуса была зарегистрирована всего один раз – в Чикаго. Так что опасность, казалось бы, вполне очевидна.

Вот откуда взялась цифра в 500 гигатонн. В то же время добытчиками разведано в недрах по крайней мере еще 3000 гигатонн ископаемого топлива. Все запасы углеводородов внесены на баланс разведавших их корпораций в виде активов и рассматриваются как национальный ресурс теми государствами, на чьей территории они обнаружены. На долю частных компаний приходится всего около четверти этих богатств, остальное принадлежит различным государствам. Нарицательная стоимость недобытых 2500 гигатонн углеводородов в пересчете на нынешнюю цену нефти составляет порядка 1500 триллионов долларов США.

Вполне возможно, что в будущем эти 2500 гигатонн будут считаться «невостребованными активами», но пока что люди, пользуясь возможностью, будут пытаться продать либо сжечь ту долю, которой они владеют либо управляют. Сделаем еще триллиончик или два, и тогда уж всё, убеждают они себя. Ничего страшного, не помрем, отщипнем-ка еще чуть-чуть напоследок. Да и люди ведь просят.

В число девятнадцати крупнейших организаций, ведущих себя подобным образом, в порядке убывания по размеру войдут саудовская «Арамко», «Шеврон», «Газпром», «Экксон-Мобил», «Национальная иранская нефтяная компания», «Бритиш Петролеум», «Ройял Датч Шелл», «Пемекс», «Петролеос де Венесуэла», «Петрочайна», «Пибоди Энерджи», «Конокофилипс», «Национальная нефтяная компания Абу-Даби», «Нефтяная корпорация Кувейта», «Иракская национальная нефтяная компания», «Тоталь», «Сонатраш», «Би-Эйч-Пи Биллитон» и «Петробрас».

Ответственные решения в этих организациях принимают около пятисот человек. По отдельности они хорошие люди. Патриотичные политики, озабоченные участью своих дорогих сограждан, добросовестные, усердные корпоративные управленцы, выполняющие свои обязательства перед советом директоров и акционерами. По большей части – мужчины, в основном семейные, высокообразованные и благонамеренные. Столпы общества. Спонсоры-филантропы. Вечером на концерте в филармонии их сердца трепещут от торжественного величия четвертой симфонии Брамса. Они желают лучшего будущего для своих детей.

В Нидердорфе, средневековом районе Цюриха, граничащем с правым берегом реки Лиммат, под сенью башни Гроссмюнстера лепились несколько маленьких баров, слишком непритязательных, чтобы привлекать туристов. К тому же в ноябре туристов в Цюрихе вообще немного. Дождь сменился мокрым снегом, черные камни мостовой стали скользкими. На улице, ведущей к реке, стоял строительный кран. Не кран даже, а произведение искусства – стеб скульптора на тему обилия строительных кранов в Цюрихе. Город постоянно перестраивался.

Мэри вошла в маленький бар и присела рядом с Бадимом Бахадуром, начальником ее секретариата. Бадим склонился над телефоном за бокалом виски. Угрюмо кивнул, помешивая лед.

– Что слышно из Дели? – поинтересовалась Мэри.

– Завтра начинают.

Министр кивком подозвала официанта и указала на бокал Бадима, попросив принести то же самое.

– И какова реакция?

– Ничего хорошего, – пожал плечами Бадим. – Не исключено, что нас начнет бомбить Пакистан, мы ответим, и наступит ядерная зима. На планету вернется приятная прохлада.

– Уж кто-кто, а пакистанцы, я надеялась, вас поддержат. Если подобная жара случится в Пакистане, там мало кто уцелеет.

– Они это понимают. Просто создают геморрой. Китай туда же. Мы теперь парии всего мира, хотя действуем в общих интересах. Нас убивают за то, что мы сами чуть не сдохли.

– Так всегда бывает.

– Разве? – Бадим посмотрел в окно. – Я не вижу, чтобы Европа очень страдала.

– Здесь Швейцария, а не Европа. Швейцарцы обходят такое дерьмо стороной. И всегда обходили. Результат налицо.

– Неужели они так сильно отличаются от остальной Европы?

– Грецию добили за то, что она подыхала, не забыл? В других странах на юге Европы положение не лучше. Кстати, в Ирландии тоже. Британцы убивали нас веками. Примерно четверть всех ирландцев умерли от голода, почти столько же эмигрировали. Это не мелочи.

– Постколониализм.

– Да. Причем в исполнении одной и той же империи. Просто удивительно, как Англии удается избегать расплаты за преступления.

– Расплачиваются не преступники, расплачиваются жертвы.

Принесли виски. Мэри залпом осушила половину бокала.

– Мы должны придумать, как это изменить.

– Если такой способ вообще есть.

– Через правосудие?

Бадим скорчил скептическую мину.

– Что за штука такая?

– Ладно, давай без цинизма.

– Нет, я вполне серьезно. Взять хотя бы греческую богиню правосудия. Бронзовая баба в тоге с повязкой на глазах – чтобы правильно судила. Взвешивает на весах преступление и наказание, не поддаваясь постороннему влиянию. Однако чаши весов никогда не уравниваются. Ну, если только по принципу «око за око». Тогда конечно. В случае убийства метод уже не действует. Убийцу всего лишь оштрафуют или дадут пожизненное – разве это справедливое возмездие? Нет.

– Ты намекаешь, что нужна смертная казнь?

– Которую все считают варварством. Ибо если убийство – зло, то это зло не исправишь еще одним злом. Насилие порождает насилие. Ты ищешь эквивалент, а его просто нет. Поэтому чаши весов никогда не приходят в равновесие. Особенно когда одна нация истребляет другую триста лет, забирает себе все ее добро, а потом говорит: «Ой, извините, мы плохо себя вели. Ничего, сейчас прекратим, и все будет хорошо». Нет, не будет.