Жантий действительно была хуту, по крайней мере судя по документам. Но он все еще ей не верил. Она хотела поговорить с ним, но не у бассейна и не в его номере. Если бы только она поднялась к нему, ее бы стали считать путаной, а это только усилит и без того назойливые приставания, единственная причина которых крылась в ее красоте; ибо не сыскать было более молчаливой, сдержанной и скромной женщины, чем Жантий. Темнело. Валькур знал, что почти половину своей ежедневной зарплаты Жантий тратит на такси. Но это куда лучше, чем шагать добрый час по городу, который после наступления комендантского часа превращался в территорию охоты для по большей части пьяных солдат и их милицейских прислужников, которые с той же щедростью одаривали СПИДом, с какой священники отпускали грехи.

Пиво, которое пил Валькур, было не холоднее его лихорадочно пылающего лба. Чем он мог помочь Жантий? Ничем. Прогрессивно мыслящий левак и просвещенный гуманист, знающий все о смешанных браках и о принципах передачи этнической принадлежности в Руанде, на самом деле он ей не верил. Если бы антропологу понадобилась фотография, чтобы проиллюстрировать архетип женщины-тутси, Валькур показал бы ему карточку Жантий. Если уж он, белый, полагавший, что у него нет предрассудков, и не знакомый с чувством беспричинной ненависти, ей не верил, какой же руандиец серьезно отнесется к этому кусочку картона, утверждавшему противоположное тому, что так превосходно демонстрировала собой Жантий? Наверняка фальшивые бумаги раздобыл ей какой-нибудь снисходительный высокопоставленный любовник, родственник или похотливый чиновник. Что касается лже племянника президента, ставшего причиной тревоги, охватившей Жантий, Валькур обещал при первой же встрече заверить его, что Жантий - настоящая хуту. В любом случае опасность подстерегала ее отовсюду: недовольный бельгиец, запавший на нее пьяный немец, случайно проходящий мимо солдат, влюбленный чиновник. Теоретически, она была в их власти, и они могли убить ее. Все чаще и чаще в Кигали, как и в провинции, жизнь зависела от одного слова, желания, слишком тонкого носа или слишком длинных ног.

А что до ног, которые слегка обнажала доходившая до колен синяя юбка, то они были совершенны. Тонкие и нежные лодыжки. Валькур медленно исследовал глазами все части ее тела, довольный тем, что в сумерках мог делать это безнаказанно.

– Ты добр ко мне, Ты меня слушаешь, ты никогда ни о чем меня не просил. Ты единственный белый, который никогда не просил меня… ну… ты сам знаешь, о чем я говорю. Этой ночью ты можешь остаться здесь, если хочешь. Я совсем не против.

Нет, она не боялась оставаться одна. Она хотела его отблагодарить, и было еще кое-что, о чем она решила пока не говорить. Отблагодарить за что? За то, о чем только что сказала, за уважение, за то, что никогда не прикасался к ней и не трогал украдкой. Особенно за то, что никогда не уподоблялся остальным клиентам, которые, подписывая счет, говорили: «Я весь вечер буду у себя в номере» - и показывали ключ, чтобы удостовериться, что она хорошенько запомнила их номер.

– Жантий, я не так уж отличаюсь от других посетителей бассейна. Я тоже хочу… хочу тебя.

Валькур почувствовал, что попался в ловушку собственной честности. Он был твердо убежден, что если у него и есть шанс задрать синюю юбку Жантий, то только если он будет вести себя не так, как все остальные, которые никогда не стеснялись пожирать ее глазами, пялиться, как бы ненароком касаться ее рукой или бедром, подзывать и угощать вином, обещать ей защиту и любые деньги.

– Ты хочешь быть со мной? Хочешь переспать со мной? Так же как и все остальные?

Ну вот. Его опасения подтверждались. Она все понимала. Как и остальные, которых она презирала и избегала, Валькур мысленно раздевал ее и обладал каждый раз, когда смотрел на нее. Почему тогда не сказать все как есть? Зачем и дальше молчать о том, что мучило его вот уже два года, с тех пор как он впервые увидел ее?

Ее грудь, губы, ее задница (он произнес это слово и был уверен, что оскорбил ее), кожа цвета утреннего кофе с молоком, глаза, робость, стройные ноги, походка, запах, волосы, голос - да, все в ней сводило его с ума, хоть он ни разу и не осмелился к ней приблизиться. Да, как и все остальные, он хотел с ней переспать. Так-то вот, он извинялся за это и клялся никогда больше об этом не заговаривать, а сейчас он молил его простить, ему нужно было идти. Валькур неуверенно направился к двери.

И снова его настиг этот запах с порнографическими нотами. Парализовал его. То были не обольстительные духи и не ароматы сильных и экзотических специй, а резкий запах кожи, тяжелой копны волос и влажной промежности.

– А я то думала, что не нравлюсь тебе, что ты не хочешь меня. Ты можешь взять меня когда захочешь. Я бы хотела, чтобы меня любил такой хороший белый, как ты.

Это было как раз то, чего говорить не следовало. Как и все остальные, она хотела белого, неважно какого. Это давало надежду на богатство, визу для поездки за границу, а может быть, если мольбы дойдут до Пресвятой Девы, то и на брак с белым и дом в холодной и чистой стране. Он слышал, как сегодня у бассейна Рафаэль говорил: «Что угодно, лишь бы уехать из этой дерьмовой страны».

Случайная или прочная связь - чистая сделка. Рафаэль беспрестанно ему втолковывал: «Перестань говорить как влюбленный белый. Белая задница - это спасательный круг. Подарочки, платье из Парижа или из Леви (Рафаэль проходил стажировку в Движении Дежарден[25]), побрякушки из беспошлинных магазинов, немного денег, чтобы переехать из мусульманского квартала в дом на холме, с изгородью и охранником. Потом, даст бог, освобождение, рай, домик в Канаде, Бельгии или Франции, или в Ташкенте, лишь бы только не было больше ни хуту, ни тутси, только белые, которые более или менее терпимы к черным. Нетерпимость не убивает. Заплати за пиво, я на мели».

– Жантий, я не хочу быть белым, который делает подарки, - объяснил Валькур. - Если ты хочешь уехать, я помогу оформить визу, но тебе не обязательно спать со мной. Может, тебе это покажется странным, но я всего лишь хочу, чтобы ты меня немного любила.

Он вышел не оборачиваясь, удивляясь собственному признанию. Любовь - единственное чувство, которого он больше не ждал, да и в общем-то не страдал от его отсутствия. А теперь он сам молил о любви.

На обратном пути ему пришлось пройти через три поста, наспех сооруженных молодыми ополченцами из правительственной партии - в одной руке пиво, в другой мачете, глаза навыкате, шатающаяся походка. А еще партия раздавала марихуану, чтобы подогревать рвение. Валькур уже слышал о том, что НРДР[26]вербовала и тренировала праздную молодежь, но никогда прежде с ними не сталкивался. Официально это было молодежное движение. Вроде скаутов, как сказал ему один высокопоставленный чиновник. Но с недавнего времени они неожиданно стали появляться во всех кварталах Кигали и, в частности, в Гикондо. Его они не тронули. «Французы-наши друзья». Спасибо, президент Миттеран, что поддержали французско-руандийскую дружбу.