Услышав эти слова, Кава испустил ужасный крик. Все рушилось: его гордость патриарха хуту, амбиции и надежды, которые он возлагал на Селестена. Вся его жизнь пошла прахом, а от его сына толку было не больше чем от прокаженного. На Каву и так подозрительно косились жители холма. Да, теперь-то он все понял. Кава был высок ростом, а нос его не был ни толстым, ни приплюснутым, как и у шести родных и сорока девяти двоюродных братьев. Конечно, кожа была более темной, чем у тутси, с которыми он был знаком, но со спины, или издалека, или в темном месте разницы никакой. Пусть он, как и тутси, выращивал коров, он занялся этим благодаря случайному стечению обстоятельств и спору, в который давным-давно ввязался его отец. Кава не был ни ленив, ни глуп. Он славился веселым нравом и коммерческой хваткой, а некоторые тутси высшего ранга охотно доверяли ему.

Если тот доктор был прав, а сомневаться в этом не приходилось, Кава и его родители, дети и все их потомство не были ни хуту, ни тутси. Разве что кто-нибудь из предков ошибся, и на самом деле все это время они были тутси, не подозревая об этом. В противном случае, если они все-таки хуту, то уродливы, как беспородные дети, и будущее сулит им лишь испытания и горести. Кава попросил Селестена молиться своему новому богу, а чтоб не прогадать, и сам воззвал к своему богу Имане. Осторожность никогда не помешает. Но ни тот бог, ни другой, казалось, не собирались помочь ему разрешить возникшую дилемму. Значит, оставалось только посоветоваться с предками, пусть даже практика курагуры была запрещена епископами и бургомистрами.

Кава всю ночь не сомкнул глаз. Минимум десять раз он вставал и ходил на банановую плантацию, в надежде на знак свыше или на внезапное просветление, чтобы не ходить к дальней родственнице, кузине-умумпфуму[20], одной из самых почитаемых в округе Кибехо. Тщетно. Этой ночью звезды были глухи, а небо хранило холодное молчание.

Его кузину звали Ньямараваго, в честь королевы-матери, которая при крещении получила имя Радегонда. Она занималась ворожбой с тех пор, как умер ее муж, тоже прорицатель, он и передал ей секреты гадания на слюне и кусочках масла, таявших в кипятке. Самый примитивный и не вызывавший доверия способ гадания, заключавшийся в принесении в жертву курицы, они оставляли менее компетентным коллегам.

Задолго до того как первый луч солнца осветил кроны эвкалиптов, Кава уже был в пути, ведя за собой самую красивую корову. Этим даром он надеялся привести родственницу в доброе расположение. Солнце уже клонилось к закату, когда он явился в ее дом. Добрая дюжина обеспокоенных людей, больных или прокаженных, терпеливо ожидали, сидя в тени изгороди pyro[21], окружавшей большую круглую хижину, которую украшали абстрактные узоры. Из-за срочности дела, а может, потому, что помогли родственные связи или корова, протяжно мычавшая от усталости, Каве пришлось ждать всего несколько минут.

Не говоря ни слова, хотя в его глазах читалось множество вопросов, он уселся на циновку, украшенную темным орнаментом в виде наконечников стрел. Ньямараваго даже не подняла головы, когда он вошел. Она вполголоса напевала, закрыв глаза, едва дыша. Служанка поставила перед Кавой большую чашу с водой. Он вымыл лицо и руки. Ему поднесли банановое пиво, он медленно выпил его, потом прополоскал рот водой. Закрыл глаза и приготовился слушать.

Гадалка говорила о сильном дожде, что прошел недавно, о сарычах, которых становилось все больше и больше, - это означало, что люди выбрасывают много еды, потом о муже, посетившем ее три ночи назад. Она спросила Каву, все ли у него в порядке с желудком: несколько месяцев назад Ньямараваго его лечила. Да, спазмы исчезли, как только он вернулся к себе на холм. Зажгли масляную лампу, подарок богатого клиента. Они общались вот уже целый час пять минут разговора, остальное время - раздумья в полной тишине. Наконец та, что общалась с духами, предложила ему рассказать, что привело его - похоже, повод был очень важен, судя по тому, какую красивую и упитанную корову он привел в подарок. Кава пришел не ради себя, но ради детей и детей своих детей, он опасался проклятия и великих несчастий, которые могут выпасть на долю его потомства. А причиной беспокойства стала большая книга, написанная белым магом и подтверждавшая его страхи.

Кава заключил: «Похоже, что мы не те, кто мы есть, и не те, кем кажемся, и лишь тогда у моих детей будет нормальное будущее, когда они станут теми, кем не являются». На богов и предков надейся, а про осторожность и сдержанность не забывай. Человек, который говорит все, обнажается, а голый человек слаб.

Он сплюнул в маленький калебас[22]. Гадалка обмакнула небольшую деревянную палочку в слюну Кавы и добавила немного козьего жира. Потом нагрела палочку, подержав ее над лампой. Внимательно рассмотрела очертания, появляющиеся от пламени, после чего закрыла глаза. Служанка принесла широкую чашу, наполненную кипящей водой. Ньямараваго бросила в нее два комочка масла. Как только масло растаяло, она снова закрыла глаза и сказала: «Твои дети и дети твоих детей, покуда они живут в стране холмов, должны будут сменить кожу подобно змее и цвет подобно хамелеону. Им придется всегда лететь по ветру и плыть по течению. Им придется стать теми, кем они не являются, в противном случае, оставаясь теми, кто они есть на самом деле, они буду страдать». Воцарилась тишина. Кава дрожал. Было слышно, как по циновке ползут муравьи. Сестра медленно подняла правую руку. Уже без коровы Кава отправился в обратный путь.

Здесь во второй раз начинается история Жантий, хотя тогда она еще не родилась.

Вернувшись домой, Кава не проронил ни слова о своем путешествии, еще меньше он говорил о тревогах, терзавших его, о болезненном решении, которое принял, чтобы спасти своих потомков и потомков своих потомков.

В стране холмов происхождение отца определяет национальную принадлежность детей. Отец хуту, значит, и дети хуту. Отец тутси, значит, и дети тутси, и неважно, какая национальность у матери. Его дочерям не остается ничего другого, как выйти замуж за тутси, чтобы их дети стали частью избранной богами и обласканной белыми расы. Вообще-то ничего сложного в этом не было. Кава был богат и знал много не очень обеспеченных семей тутси, которые с удовольствием согласились бы улучшить свою жизнь, обменяв сына на несколько коров. Что касается мужской части семьи, судьба приговаривала их оставаться хуту в телах тутси. И их происхождение, а равно и происхождение их детей навсегда будет вписано в документы, удостоверяющие личность. Какой кошмар! Какая трагичная судьба! Школы для них закрыты, презрение белых обеспечено, на карьере и амбициях можно поставить крест. Кава не мог смириться с тем, что его сыновья и сыновья его сыновей официально будут считаться представителями низшей расы, неграми в услужении у негров.