Полибий пишет: «Молодежь проводила время на Форуме, занимаясь ведением дел в судах и заискивая перед народом… Юноши входили в славу тем только, что вредили кому-либо: так бывает обыкновенно при ведении судебных дел» (XXXII, 15, 8–10). А поэт Люцилий, впоследствии ставший близким другом нашего героя, дает такую картину римской жизни: «Теперь с утра и до ночи, в праздник и в будни, весь народ без различия и все сенаторы шатаются по Форуму, не уходят ни на минуту, и все отдаются одной страсти и одному искусству — половчее составить речь, сражаются хитростью, воюют лестью… Как будто все стали врагами друг другу» (Lucil. H., 41).

Повторяю — так жил весь Рим. Но вот этот-то проторенный путь и отверг младший сын Эмилия Павла. Больше всего на свете Сципион любил три вещи — во-первых, долгие прогулки в лесу или по берегу моря или же охоту с захватывающими опасностями, когда напрягается каждый мускул. Он поражал даже такого страстного охотника, как Полибий, своей отчаянной храбростью и удивительным везением (Polyb., XXXII, 15). Очутившись в богатой, великолепной Македонии, таившей столько соблазнов для молодого человека, этот странный юноша, как новый Ипполит, бежал в леса и заповедные рощи.

Затем он любил беседу с друзьями и, наконец, чтение книг. Толчея и сутолока Форума вызывали у него отвращение, суды он ненавидел. В рассказе Полибия слышатся слова самого Публия: он не хочет приобрести славу деятельного человека тем, что навредит кому-нибудь (ibid., XXXII, 15, 10–11). Любопытно, что два очень близких друга Сципиона — Полибий и поэт Люцилий — почти в одних и тех же выражениях описывают обстановку на Форуме. Видимо, у обоих писателей мы слышим отголоски тех бесед, которые вели между собой в тесном кружке друзья Сципиона, осуждавшие безделье на Форуме и сутяжничество.

Не знаю, пытались ли многочисленные родственники Сципиона — его мать, брат, сестры или кто-нибудь из рода Корнелиев — повлиять на этого странного мальчика; быть может, они журили его и, чтобы убедить юного упрямца, передавали насмешливые отзывы о нем его сограждан. Но все было тщетно. Им не удалось заставить Публия хотя бы на йоту изменить свое поведение. И даже когда он, следуя обычаю, появлялся на Форуме возле Ростр, где обменивались новостями, в то время как другие молодые люди наперебой рассказывали политические сплетни или подробности судебных процессов, Сципион говорил о своих встречах с медведями или кабанами (Polyb., XXXII, 15, 9). Все это не могло снискать ему популярности. Из слов Полибия мы знаем, как тяжело Публий переживал всеобщее к нему презрение. И вдруг к нему пришла слава, совершенно неожиданно для него самого.

Случилось так, что в короткий срок у него умерло несколько близких родственников и он сделался наследником огромных богатств. В 162 году умерла Эмилия, вдова Великого Сципиона. (Ее сын Публий, приемный отец нашего героя, к тому времени уже скончался.) Она считалась женщиной богатой, но состояние ее заключалось не в деньгах, а в драгоценностях. Особенно поражали ее выезды, когда она вместе с другими знатными дамами участвовала в религиозных процессиях. Судя по всему, такие процессии были для римлянок чем-то вроде выезда в свет. Они наряжались как на бал. Матроны не шли пешком, но ехали в великолепных колесницах, запряженных породистыми конями или мулами, которые были тогда в особенной моде. И каждая старалась превзойти других изысканностью и великолепием наряда, красотой коней и колесницы. Но всех затмевала Эмилия. Она, рассказывает Полибий, «выступала с блеском и роскошью в праздничных шествиях женщин… Не говоря уже о роскоши одеяния и колесницы, за нею следовали в торжественных выходах корзины, кубки и прочая жертвенная утварь, все или серебряные или золотые предметы» (Polyb., XXXII, 12, 3–5).

Став наследником всех этих сокровищ, Сципион немедленно подарил их своей матери Папирии, «которая задолго до того разошлась с Люцием (то есть с Люцием Эмилием Павлом. — Т. Б.) и жизненные средства которой не отвечали знатности рода. Поэтому она раньше не участвовала в праздничных выходах». Вскоре был какой-то праздник, и все женщины Рима шли в торжественной процессии. Вдруг среди них появилась Папирия, во всем блеске и великолепии, «в роскошном убранстве Эмилии, и за ней следовали те же погонщики мулов, те же лошади и колесница, что были у Эмилии». При виде этого зрелища женщины сперва окаменели, а потом все воздели руки к небу и молились, чтобы боги осыпали такого сына всеми возможными милостями. А затем в течение многих дней непрерывно «восхищались благородством и великодушием Сципиона», ибо, ядовито прибавляет историк, женщины неистощимы в похвалах своим любимцам (Polyb., XXXII, 12).

Смерть Эмилии повлекла за собой еще одно событие. Дело было в следующем. Сципион Великий когда-то обещал за своими двумя дочерьми довольно большое приданое. Но он смог выплатить зятьям только половину, другую половину они должны были получить по смерти Эмилии. Деньги полагалось выплачивать в рассрочку в течение трех лет. И вдруг Тиберий Гракх и Назика — зятья Сципиона — получили всю сумму разом. Полибий чудесно рисует эту сцену. Оба буквально остолбенели от изумления. Придя в себя, они немедленно бросились к банкиру и сказали ему, что им по ошибке перевели слишком много денег. Но банкир ответил, что ошибки тут нет — таков приказ Сципиона, который теперь занимается этим делом как старший в роде. Тогда Назика и Тиберий отправились к Публию и «с родственным участием» стали разъяснять неопытному юноше его заблуждение. Но Сципион прервал их и с улыбкой ответил, что знает все сам, но с друзьями и родственниками ему приятно рассчитываться быстро и по возможности щедро. Гракх и Назика «после такого ответа удалились молча, изумляясь великодушию Сципиона и стыдясь собственной мелочности, хотя они и принадлежали к знатнейшим из римлян» (Polyb., XXXII, 13).

Через два года умер Эмилий Павел. Сыновья, носившие его имя, уже скончались, и он разделил наследство поровну между Фабием и Сципионом. Тут «Сципион опять поступил благородно и замечательно». Зная, что состояние брата меньше, чем у него, «он совсем отказался от наследства, ибо при отказе состояние Фабия могло сравняться с его собственным». Но, когда Фабий, теперь единственный наследник, должен был устроить дорогостоящие поминальные игры и торжества, Публий взял на себя половину расходов (Polyb., XXXII, 14, 1–6). Вскоре умерла Папирия, и драгоценности Эмилии снова вернулись к Публию. Но он тут же, не задумываясь, подарил их сестрам (ibid., XXXII, 14, 8–9).

Так в самый короткий срок Сципион с удивительной легкостью и великодушием раздал три наследства. Все, кто испытал на себе его щедрость, восхищались не только его бескорыстием, но и удивительной деликатностью и тактом, с которыми он умел делать подарки (Polyb., XXXII, 14, 11).