– Глупости это все, – заявила Наоми. – Вы забыли, что случилось потом?

Потом, днем во время прилива, над Баха разразился шторм, и когда примерно в четверти мили от них в воду ударила молния, они с дружными воплями помчались назад в свое бунгало. Небо мгновенно затянули черные тучи, и начался настоящий ливень. Когда семья перебиралась через дюны, Джек оглянулся и увидел, что к их замку подобралась первая большая волна, и ров наполнился соленой водой.

– Как ты думаешь, волны разрушили наш замок? – спросил Коул.

– Нет, он все еще стоит! – хмыкнула Наоми.

– Не разговаривай так с братом, – одернул ее отец. – Нет, Коул, он вряд ли пережил ту ночь.

– Но он был большой…

– Я знаю, но прилив обладает огромной силой.

– Мы же сходили туда на следующее утро, – сказала Ди. – Помнишь, Коул, что мы там увидели?

– Гладкий песок, – вздохнул мальчик.

– Как будто мы там вовсе и не были, – добавила Наоми.

– Мы там были, – сказал Джек и вынул ключ из зажигания.

– Дурацкий получился день, – продолжала его дочь. – Какой смысл строить замок из песка, если нельзя посмотреть, как он разрушается?

Глава семьи прекрасно понимал, что она сказала это просто так, исключительно чтобы застать его врасплох, рассчитывая, что ей удастся его позлить. В других обстоятельствах он бы не сдержался, но только не сегодня.

– Ну, по мне, так тот день был совсем не дурацким, Ней, – сказал мужчина. – А одним из лучших дней в моей жизни.

Джек снял дробовик с предохранителя. Потом нашел большой камень и разбил стоп-сигналы и фонари заднего хода. Затем достал все, что лежало в багажнике, и выбил осколки стекла из окон. На зеленой краске передней пассажирской дверцы и багажника остались следы от нескольких пуль. Часть из них даже попала в кожаный подголовник его кресла, и из дырок в нем, точно поганки, торчали клочки белой набивки.

Джек опустил заднее сиденье, и Наоми с Коулом устроились на нем в спальных мешках. Было начало второго ночи. Он сел, прислонившись к валуну, и Ди принялась обрабатывать правую сторону его лица йодом, светя ему в глаза надетым на лоб фонариком. Достав из аптечки пластиковые щипчики, жена начала по очереди вынимать осколки из его щеки.

– О, какой большой! – пробормотала она, добравшись до очередного куска стекла.

– Ой! – вскрикнул ее муж.

– Извини.

Осколок со звоном упал в алюминиевый подносик. Вскоре Ди вынула все остальные кусочки стекла, которые увидела, и стерла кровь со щеки мужа свежей ваткой с йодом.

– Зашивать нужно? – спросил Джек.

– Нет. Как твое левое ухо?

– Что?

– Как левое ухо?

– Что?

– Как…

Тут он улыбнулся.

– Да пошел ты! – возмутилась его жена.

Они включили подогрев в спальных мешках, забрались внутрь и лежали на земле, глядя на звезды.

Неожиданно Джек услышал, что Ди плачет.

– Что случилось? – спросил он.

– Ничего.

– В каком смысле?

– Ты не хочешь этого знать.

– Кирнан?

Колклу знал о романе своей жены почти с того самого момента, как тот начался – она честно ему все рассказала, и на каком-то уровне он ее за это уважал, но сейчас Джек произнес имя ее любовника в первый раз.

– Это был не он, – сказала плачущая женщина. – Кирнан – хороший человек.

– Ты любила его.

Она кивнула и всхлипнула.

– Мне очень жаль, Ди, – искренне сказал ее муж.

Поднялся ветер, и они повернулись лицом друг к другу, чтобы хоть как-то защититься от пыли.

– Мне страшно, Джек, – призналась женщина.

– Мы поедем на север. Может быть, там лучше, чем в Колорадо.

В те короткие мгновения, когда стихал ветер, Джек смотрел на небо, падающие звезды и почти незаметное движение Млечного Пути. Он думал о том, как странно снова лежать рядом с женой. Последние два месяца Джек спал в гостевой комнате – детям они сказали, что это из-за того, что он храпит, а друг другу пообещали справиться с распадом своей семьи, проявив весь возможный такт и благоразумие.

Наконец Ди заснула. Ее супруг пытался закрыть глаза, но в голове у него метались самые разные мысли. В контуженном ухе что-то пульсировало, а округлый ожог от ствола дробовика на пальцах левой руки отчаянно болел.

Джека разбудила стая койотов, которая прошла примерно в полумиле от их лагеря. Голова Ди лежала на его согнутой в локте руке, но ему удалось высвободиться, не разбудив ее. Он сел и увидел, что его спальный мешок покрыт росой, а пустыня в этот предрассветный час была цвета вороненой стали. Джеку стало интересно, сколько он проспал – час? А может быть, часа три? Обожженная рука больше не горела огнем, но он по-прежнему ничего не слышал левым ухом, если не считать одинокого, глухого звука, похожего на завывание ветра над открытой бутылкой.

Колклу расстегнул молнию, выбрался из мешка, засунул ноги в носках в расшнурованные походные ботинки и, подойдя к «Лендроверу», долго стоял и смотрел сквозь разбитое окно на спящих детей, чьи силуэты становились все четче в набиравшем силу свете раннего утра.

Еще до того, как встало солнце, они собрали вещи и поехали дальше, на север, поеживаясь от утреннего холода, проникавшего в машину сквозь разбитые окна. На завтрак все четверо передавали друг другу упаковку не слишком свежих кукурузных чипсов, которые запивали водой, за ночь ставшей ледяной. Восемьдесят миль по землям индейцев – мимо них проносились полынь, сосны, огромные открытые пространства, заброшенные фактории и возвышенности. А потом появились первые лучи солнца, и беглецы неожиданно увидели нелепые казино в резервации апачей на высоте семь тысяч футов посреди пустыни[4]. Два города, через которые они промчались на северо-западном плато, казались какими-то слишком тихими в семь тридцать утра пятницы, как будто было Рождество и жители сидели по домам, но в остальном все выглядело вполне обычно.

– Дай мне твой «Блэкберри», Ней, – сказал Джек.

– Зачем? Сигнала все равно нет, – вздохнула Наоми.

– Я хочу, чтобы он был полностью заряжен, на случай если сигнал появится.

Дочь протянула ему смартфон между сиденьями.

– Я очень беспокоюсь за тебя, Ней, – проговорил Джек.