Молоко она налила в кружку. А кружку подвинула мальчишке.

Тот, наклонившись, понюхал. И по всему было видно, что он мучительно борется с искушением, но опасается, что перчатки не помогут. Да и не в одних перчатках дело.

– Погоди.

Как соломинки для коктейля оказались на ее кухне, Анна не помнила. Но вот, поди ж ты, пригодились.

Мальчишка пил. И ел. Жадно, но в то же время аккуратно, время от времени бросая на Анну настороженные взгляды, будто ожидая от нее… чего? Она не знала. Она присела на табурет, отметив, что боль не то чтобы вовсе исчезла, скорее стала далекой, призрачной, как в самые лучшие дни. И наверняка за это стоило бы поблагодарить соседа.

Миклош со вздохом отставил пустой стакан и задумчиво поглядел на коробку с печеньем, явно раздумывая, стоит ли сунуть пару штук в карман или все же это не совсем удобно.

– Возьми, – Анна указала на печенье. – Друзей угостишь.

– Мастер…

– Скажи, что это благодарность.

Она тронула нитку и вдруг испугалась, что та слишком уж тонка. Анна не знала, как надолго хватит амулета, но было бы крайне глупо потерять его.

– Спасибо! – мальчишка не заставил себя уговаривать. – А вы… вы хорошая. Жаль, что помрете скоро.

– Мне тоже.

Анна нашла в себе силы улыбнуться.

По ограде бежали искры, порой они почти исчезали, а порой разрастались, сплетаясь в темные нити пламени. И тогда воздух над оградой начинал дрожать.

– И как? – Земляной вытер руки о грязный фартук.

– Никак, – мрачно ответил Глеб. – Семь ловушек, из них четыре – стихийные… счастье, что никого не задело.

Пламя выравнивалось, рассыпалось искрами, а те входили в контур, подпитывая его силой.

– И я не говорю о проклятьях…

– А что, и проклятья были?

– Пока нет. Но ты же знаешь… – Глеб вздохнул.

Земляной тоже вздохнул и, стащив перчатки, пожаловался:

– И погостов нормальных тоже нет. Все приличные, мрамор там, цветочки. Почему-то мне кажется, нас не поймут, если мы туда сунемся.

Это точно, не поймут. Обыкновенные люди к тем, кто отмечен тьмой, относились с изрядною опаской. И если простых темных еще были готовы терпеть, как Глеб подозревал, исключительно из страха, то этот же страх перед мастерами Смерти заставлял людей действовать.

Как скоро в городке поймут, кто к ним пожаловал? И для чего?

Соседка вот поняла, но не испугалась. Страх Глеб чувствовал, особенно у таких вот обреченных, подошедших к запретной границе вплотную.

Странно.

И проклятье на ней тоже странное, рваное, но в то же время сильное. Взглянуть бы поближе… исключительно из практического интереса.

И мальчишкам бы показать.

Подобные редко встречаются, но что-то подсказывало, что соседка вряд ли согласится выступить в качестве учебного пособия.

– К слову, я и к училищу съездил, – Земляной по натуре своей был не склонен к рефлексиям, напротив, он выглядел безобразно бодрым и даже почти счастливым. Вот присел, землю гладит, наверняка сканируя, но вряд ли найдет что-то помимо птичьих да мышиных костей.

С другой стороны, с мышей начинали все.

– Вполне себе. Во всяком случае, много лучше сарая, который нам в прошлый раз сватали. Здесь хотя бы стены стоят, а крышу перекроем…

Если бы только крышу. Фундамент просел – подмыли грунтовые воды, а стало быть, местные подвалы подтапливает каждую весну как минимум, а то и вовсе малейший дождь порождает лужи. И изоляцией придется заняться вплотную, учебный материал дорог и требует бережного с собой обращения.

Правда, его еще где-то достать нужно. Госпиталь в этой глуши есть, но что-то подсказывало Глебу, что смертность в нем далеко не такова, чтобы трупов хватило еще и на училище. Да и местные рады не будут… определенно не будут рады.

Классы отреставрировать. Озаботиться силовыми щитами. Создать с нуля полигон. Лаборатории… И постараться сделать это до того, как местные начнут писать жалобы. Очередного переезда Глеб просто-напросто не выдержит.

– Придурок! – визгливый мальчишечий голос потревожил тишину, вспугнув пару пташек.

И комнаты, комнаты для воспитанников надо восстановить в первую очередь, чтобы переселить всех этих нестабильных малолеток.

– Отдай!

– Да пошел ты…

Глеб закрыл глаза, мысленно представив, что находится далеко отсюда… очень-очень далеко.

– Не переживай, друг мой, – Земляной похлопал его по плечу. – Мы все когда-то такими были.

– Я не был.

– Ты у нас исключение, но сам понимаешь, сила, помноженная на воспитание, дает свои плоды.

Плоды валялись по земле, отчаянно пытаясь добраться до горла друг друга. И если Миклош был массивнее своего соперника, то Арвис явно злее. Да и кровь иных сказывалась. Юркий, он норовил вырваться из медвежьих объятий Миклоша, но тот держал крепко, несмотря на расцарапанное лицо. Кружилась сила. Сгущалась тьма.

И мальчишки, выстроившись полукругом, одинаково жадно следили за дракой. Они чувствовали эту силу, они подчинялись ей. Они желали крови и получили ее, пусть пока льющуюся из разбитых носов, но все одно живую.

В затуманенных глазах их оживала тьма.

– Хватит, – тихо произнес Глеб, вбирая ее в себя. На языке появилась знакомая горечь, слегка замутило, но Глеб привычно справился с тошнотой.

Стая попятилась.

А вот двое, что возились на земле, кажется, не заметили. Впрочем, до первого пинка. Клубок распался, и Арвис привычно прижался к земле. Он растопырил руки, зашипел…

– Хватит, я сказал, – тонкий хлыст из тьмы коснулся плеч, и утробное рычание переросло в скулеж.

Мальчишку было жаль. Немного.

– Мастер! – Миклош вскочил и, прижав руки к телу, изобразил поклон. – Прошу прощения, мастер, мы…

– Что не поделили? – Земляной глядел на воспитанников почти с умилением.

И Миклош смутился, но ответил:

– Печенье. Я всем нес. А этот… этот урод…

Арвис зарычал.

– Тихо, – щелкнул хлыст. – Кажется, мы уже говорили…

Уши Миклоша запунцовели, а взгляд заметался, но он нашел в себе силы продолжить:

– Он хотел отнять. И спрятать. Он опять прячет под матрасом кости. А они воняют!

И не только кости, Глеб точно знал, что под упомянутым соломенным матрасом найдутся хлебные корки, огрызки яблок, украденные и засохшие, покрывшиеся белесой плесенью куски сыра. Вот сладкое Арвис съедал сразу, отчетливо понимая, что матрас – не та преграда, которая остановит других.