– Конечно.

Зигрид помялась.

– Скажи, пожалуйста, зачем ты сказала менеджеру это слово?

– Какое слово? – Я уже почти дремала, и думать не получалось.

– Ди сука?

– Это какое-то ругательство, да?

– А ты разве не знаешь? Это слово означает жену кобеля, а кобель – это собака-мужчина.

– Это же по-русски!

– Конечно, а в немецком такого слова нет.

– Это все, что я хотела узнать. Спасибо, Зигрид. Гутен нахт.

– Гутен нахт, Таня.

* * *

Последующие два дня я отлеживалась или отдыхала – это как посмотреть. На затылке точно была шишка, на правом бедре синяк со спичечный коробок размером. Правый бок весь ободран. Георга я не видела. Зигрид забегала ко мне по нескольку раз на дню, приносила новости. Георг сообщил в полицию о нападении, поэтому господин Зонненкурт два раза пил кофе у меня в номере. Я не сказала ему, что этот рыжий был тем самым рыжим из турнхалле. Если они решили, что тогда произошел несчастный случай, не нужно разочаровывать людей. Все равно мне скоро уезжать, и пусть они сами тут разбираются и со своей мафией, и с нашей. Хотя любопытно, чем этот ничем не выдающийся граф так помешал? И, главное, – кому?

Все эти два дня я вспоминала наши разговоры с Георгом и Зигрид, свои впечатления – чего-то я не знаю. Или Георг хорошо маскируется, или сам не догадывается о причине столь пристального внимания и настойчивого ухаживания. Зигрид сказала, что он уверен, будто его с кем-то перепутали. Может, и так. Я залечивалась, ругала свою несчастную способность попадать в идиотские ситуации и постепенно настраивалась на отдых. Лыжи, тренажеры, диван – это я и в Тарасове найду. На Канары нужно было ехать – в прошлый раз там было здорово. На Канары или в Ляповку. Там тоже неплохо.

Кстати, рыжего не нашли, значит, оклемался. Мои немцы тоже собирались уезжать – оба живут в Мюнхене, поэтому полдороги проедем вместе.

В пятницу мы втроем вышли из «Альпенхоф-отеля». Радостный менеджер суетился вокруг и подгонял носильщиков. Не терпелось ему от нас избавиться.

Когда вещи были погружены, он с чувством пожал нам всем руки. Георг рассмеялся и что-то сказал Зигрид, она перевела:

– Георг говорит, что, когда будем проезжать мимо Аммера, можно бросить монетку – если хочешь сюда вернуться. Он говорит, что сам бросать не хочет.

– Я тоже.

Из Мюнхена я улетела в этот же день. Мюнхен тоже обошелся без моей монетки.

В понедельник я уже была в Тарасове и сразу же умчалась в Ляповку. И не разочаровалась в этом.

* * *

Зима вообще была какая-то бешеная. Температура так часто скакала через ноль, что, просыпаясь утром, я не сразу догадывалась, какой за окном сезон.

Так незаметно и весна наступила.

Когда позвонила Зигрид, я, в общем-то, отдыхала, а конкретно – лежала в ванне. Выскакивать, как дура, и, сверкая голой задницей, искать телефон я сразу же отказалась. Прослушав, как он прозвонил в десятый раз, отдохнул и начал снова, я все-таки вылезла, но только для того, чтобы разбить его о стенку. Когда я его нашла – он опять заткнулся. Но теперь я поступила гораздо хитрее – взяла его с собой. Ну нет у меня сегодня мужчины – приму ванну с телефоном. С ним тоже поговорить можно.

Я закурила, и когда эта дурацкая машинка чирикнула снова, вот на этом первом же чирике я ее и поймала.

– Да!

– Здравствуйте. Прошу извинить меня, пожалуйста, мне нужна госпожа Иванова Таня.

Голос был женским, низким, с легким иностранным акцентом.

Этот голос мне сразу что-то напомнил, но в первую минуту я подумала, что «слух обо мне прошел по всей Руси великой».

Ну вот, прибалты начали звонить. Если в Риге сперли орган из Домского собора, я откажусь от этого дела. На территории Латвии найти еврофуру с органом, конечно, невозможно.

Я спокойно откашлялась и произнесла:

– Она сейчас очень занята, скажите, в чем заключается ваше дело, и я ей передам. Алло!

– Это ее знакомая, фройляйн фон Цвайхольц, я приехала из Мюнхена на конгресс…

– Зигрид! Это ты?!

– Да, я Зигрид, а кто это?

– Да это же я, Татьяна! Ты где?

– Я не узнала тебя сразу, я в гостинице «Словакия», номер двести тридцать шесть.

– Ничего больше не говори… Зигрид, ты в течение часа будешь у себя?

– У себя? Да, я буду в номере.

– Еду! До встречи!

Я быстро положила трубку. Не люблю болтать по телефону перед встречей. Приедешь, а потом и сказать будет нечего – все уже сказано.

Собралась быстро. Часа не прошло, как я уже подъезжала к гостинице «Словакия» – это у нас на набережной. Место очень приличное – здесь даже с собаками не разрешают гулять, что я очень одобряю. Вид справляющего большую нужду кобеля способен убить любую романтику.

Пропустили меня без проблем – знаю пароль, а какой – не скажу.

Я остановилась перед двести тридцать шестым номером и перевела дыхание – надо же, даже запыхалась.

Зигрид открыла почти сразу, как я постучала, – она ждала меня.

Мы встретились, как старые подруги. Ну, еще бы, ведь было что вспомнить. Зигрид оказалась одета в тот же самый деловой костюмчик, что и тогда в «Альпенхофе», она немного похудела, ей это шло, а на лице – опять никакой косметики. Надо будет взять над нею шефство и научить кое-чему, здесь-то, в Тарасове, я думаю, мешать мне никто не будет. А кстати!..

– Где Георг? Он уже сделал нужную для женитьбы карьеру?

У Зигрид задрожали губы, она отвернулась и отошла к окну.

– Георг умер, Таня.

Я так и села в кресло. Е-мое, Таня, вот ведь как людям не везет.

– Как это случилось, Зигрид?

Она взяла себя в руки, закурила, отошла от окна и села на диван.

– Он много работал, Таня. Откладывал деньги нам на свадьбу. На маленький домик в Аллахе. Это пригород Мюнхена. – Зигрид затянулась, рука, держащая сигарету, задрожала.

Я положила ей руку на плечо.

– Он брал работу домой. А потом, наверно, перепутал. Ты не знаешь, но концерн «Дорнье» делает всякие заказы для НАТО. Он принес домой такой металл, порошок, таллий называется, и вместо сахара положил себе в кофе.

Я пересела к ней на диван, мы обнялись и заплакали обе. Иногда у меня так получается. Однако мысли тут же заработали в обычном режиме: инженер фирмы «Дорнье» пил кофе с таллием, и говорят, он это делал случайно! Хотя кто ж его знает? Пошел же он на рыбалку на этот Аммер, а там, похоже, кроме рыжих мужиков, ничего и не водится.