И на закате:

— Мы не закончили уборку кухни. Мне очень жаль, лорд Питер, но готовить еду в замке больше негде. Пока холопы не закончат работу, нам всем придется ходить голодными.

Уильям усмехнулся, вспомнив, как заревел отец, и вдруг осознал, сколько времени уже его губы растягиваются в улыбке от неподдельного удивления. От растяжения мышцы болели, и он снова улыбнулся, на этот раз от радости.

И в самом деле, эта женщина не так уж много с ним и говорила. В действительности она игнорировала его. Уже больше не случалось таких вызовов, какой она бросила ему в первый вечер. Как она и обещала, он был для нее не более чем предметом мебели, его выздоровление стало чем-то второстепенным по сравнению с задачей уборки замка. Может быть, он выдумал то, что она проявляет к нему интерес. Может быть, ее ничуть и не волнуют какие-то слепые, несчастные, вроде него.

И все же ее голос ласкал его слух. Редкий женственный голос, мягкий и сильный, он выражал целую палитру чувств и позволял ясно представлять ее настроение. Было похоже на то, что она замирала на месте, прислушивалась к себе и управляла своим голосом так, чтобы он звучал приятно.

Ему нравилось слушать ее в раздражении, когда она бранила огромную собаку, которая приняла ее, обожала ее, бегала за ней повсюду и защищала ее с дружеским неистовством. Особенно Уильяму нравилось слышать металл в ее голосе, когда она распекала слуг за нерадивость.

— После завтрака необходимо разместить столы у стен, — заявляла леди Сора. — Люди добрые, сегодня мы убираем с пола камыш. Он просто кишит от блох. Я уже устала слушать, как чешутся собаки и как чешетесь вы.

На фоне общего бормотания и шарканья голос одной из женщин вознесся к сводам потолка.

— Это глупо. Новый камыш не вырастет раньше конца лета, и полы будут голыми. Леди Анна никогда не заставляла нас менять камыш весной.

— А когда она заставляла вас менять камыш, Хо — иса? — любезно поинтересовалась леди Сора.

— Конечно, осенью, — с издевкой фыркнула Хоиса, и последовал всеобщий хохот над невежеством экономки.

— Прошлой осенью? — Голос Соры был просто переполнен сарказмом. А когда смех затих, он щелкнул словно кнут. — Пол будет голым, пока не вырастет новый камыш, и вы будете его ежедневно драить в наказание за свою лень. Сегодня мы уберем камыш и подметем пол.

Мало-помалу работа двинулась дальше, но когда как-то раз Олден прикрикнул на медлительных слуг, леди Сора заставила его замолчать. Навострив уши, Уильям прислушивался к отповеди, которую дала Олдену эта женщина, а когда пришло время ложиться спать, она его опять не разочаровала.

— А где наши одеяла?

— Одеяла? — безучастно спросила леди Сора.

— Одеяла, в которые мы заворачиваемся, когда спим.

— Одеяла отданы в стирку, и слуги быстро управятся с ними. — Уильяму казалось: он воочию видел озорную улыбку на ее лице. — Как только камыш будет сожжен, а полы вычищены.

— Мы не сможем спать на этих скамьях без одеял. Слишком холодно.

— Ну тогда вам придется улечься на этих кучах камыша, которые вы тут навалили, — произнесла леди Сора без всякого интереса.

— Но камыш сгнил.

— Да.

Уильям прислушивался к ее словам день за днем. и ему очень нравилось, насколько умно она справлялась с детскими уловками крепостных, нравилось слушать их ворчание, когда они принимались делать то, что она приказала, без каких-либо вопросов. Только некоторые из них не поддавались и все еще уклонялись от ее распоряжений, и Уильям почувствовал, как внутри у него закипает нетерпение. Эти лакеи ставили под сомнение власть женщины его круга, женщины, которая говорит на французском, как норманны, но понимает все, что ни скажи, и на этом варварском английском языке, женщина не требовала от них большего, кроме разве того, чтобы они честно зарабатывали свой ужин.

— Сегодня день, которого мы так ждали, — объявила леди Сора за завтраком. — Как только столы будут убраны, мы выгребем уборные.

Общий стон поднялся над собравшимися в зале.

— Да, я знала, что вы будете рады. — Уильям слышал мрачную решимость в ее голосе. — Они заполнены доверху, а обычай выгребать только верхний слой фекалий с сегодняшнего дня отменяется.

— Я этого делать не буду, — в последний раз оказала сопротивление Хоиса. — Я белошвейка, и не моя работа вывозить дерьмо. Вам не удастся заставить меня.

Уильям услышал в ее голосе вызов, услышал, как вышел вперед Олден, услышал шепоток других холопов, ожидавших, что будет Хоисе за это открытое неповиновение. Он не знал, что заставило его это сделать, однако, с трудом сохраняя спокойствие, он произнес:

— Хоиса, подойди сюда.

Немедленно наступила тишина, раньше их слепой господин никогда и ни во что не вмешивался. Уильям вслушивался в шелест шагов приближавшейся к нему Хоисы. Благодаря своему более острому теперь слуху, он знал, с какой стороны она подходит к нему и как далеко от него отстоит, хотя и не понимал, как бездеятельное сидение могло развить такую способность.

— Опустись на колени, чтобы я мог касаться тебя, — приказал он.

Она упала на колени перед его креслом и прижалась телом к его ноге. Медленно он протянул руку к ее лицу, легко коснулся его, ощупывая ее черты. Потом он провел большим пальцем по широкой щеке служанки, отвел руку и ударил ее открытой ладонью. Резкий звук удара эхом отозвался в каменных сводах, девушка взвизгнула и пригнулась. Он быстро поймал ее за плечи, поднял до уровня своего лица и тряс, пока у нее голова не свалилась набок.

— Если ты слишком хороша, чтобы чистить мой дом, — отчетливо произнес он, — то можешь выйти во Двор замка и попробовать там. Может быть, выгребание навоза из конюшни устроит тебя больше.

Круглое лицо Хоисы отразило неподдельный ужас. Но коварство этой ведьмы подтолкнуло ее уцепиться за последнюю возможность.

— Я буду чистить! Это из-за преданности вашей дорогой супруге мне невыносима леди Сора. Из-за той важности, которую она на себя напускает, чтобы убедить нас в том, что она — новая хозяйка в Беркском замке. А на самом деле — это лишь милосердие лорда Питера к слепоте.

Кухарки охнули, а Мод пробормотала:

— Кажется, быть беде.

Но Уильям услышал только презрительные слова Хоисы относительно слепоты и понял их как камень в свой огород. Следующая оплеуха Уильяма отбросила Хоису от его ног и отдалась в голове служанки звоном.

— Вон! — взревел он, одним мощным движением вскакивая на ноги. — Вон отсюда, ядовитая гадюка, и чтобы я больше не слышал твоего голоса!

Его вознаградил панический стук шагов опрометью бросившейся вон из зала Хоисы. Уильям обратил лицо к леди Соре и ее мятежному войску. Впервые за несколько месяцев он стоял прямо, расправив плечи и высоко подняв голову. Его белокурая борода ощетинилась от негодования, а впадины на щеках исказила властная складка.