И ещё быстрее пошёл, почти переходя на бег, к той возвышенности, на которой находился уполномоченный.

«Двести метров до цели. Потратил патрон. Дебил», – констатировал Андрей Николаевич. Он понял, что уходить поздно; к сожалению, ему придётся поучаствовать в этом мероприятии. Горохов взвёл курок на револьвере и, уже не думая про клещей – теперь было не до них, – лёг поудобнее. Нашёл хорошую точку для локтя. Стал ждать. А человек почти дошёл до возвышенности, бежать он не мог, был измотан, тем не менее, он на каждом шагу оборачивался, смотрел на преследователей. А Горохов, уже переживая за него, шептал негромко:

– Патроны не трать.

Человек патроны не тратил, теперь он, прилагая усилия, спешил к зарослям на холме, как к последнему укрытию. Дарги бежали, как всегда, легко, свободно перепрыгивая через небольшие барханы, они его хоть и догоняли, но им уже было ясно, что он спрячется от них на холме. И когда человеку до подножия холма оставалось метров двадцать, один из даргов, тот, что поплотнее, поднял винтовку и, почти не целясь, сразу выстрелил.

Дарги стрелять умеют. И опять над степью разнеслось это их мерзкое: дарг-дарг-дарг…

Человек заматерился и рухнул на песок, перевернулся на спину и подтянул к себе колено, обнял его и продолжил осыпать даргов отборными ругательствами. Его не убили, с ним решили поиграть, а он решил продолжить свою борьбу, несмотря ни на что, и теперь на карачках пополз в сторону холма. Спрятаться, спрятаться, во чтобы то ни стало. Там, на этом плоском холме, в зарослях, он сможет им дать отпор. Но дикари быстро догнали его. И он остановился у самого холма. Повернулся к ним лицом и поднял было пистолет… Но не выстрелил, не успел, дарги продолжили играть с ним, ему выстрелили в руку. Он снова заорал и завалился на бок, причитая и проклиная дикарей. А один из даргов, тот, что был потоньше, подбежал к нему, схватил и откинул прочь пистолет, стал прыгать рядом и орать, а заодно, повизгивая от удовольствия, бить человека прикладом винтовки. Они вели себя здесь как победители, как хозяева. Но их было всего двое. Уполномоченный ещё раз огляделся и больше нигде других дикарей не увидел. В принципе, Горохову всё было ясно. Человек был не жилец. Других людей, кроме бандитов и отморозков Сорокина и его подельника Юрумки, тут быть не могло. Люди в этих широтах не живут. А значит, половину его задания уже выполнили за него. Но только половину. Где-то должен быть ещё один бандит. Его тоже нужно было найти. Вернее, желательно найти. Уполномоченного никто не принуждал рисковать собой, наоборот, им по инструкции запрещалось излишне рисковать собою ради приведения приговора в исполнение. При высоком риске им рекомендовалось уходить. Уполномоченные – товар редкий, штучный. Таких людей берегли. Вот и теперь, его миссию и комиссар, и инспектор посчитали бы успешной. Но Андрею Николаевичу смерти одного бандита из двух было мало. В приговоре было два имени. Два. А второго он тут не видел.

Можно было отсидеться, подождать, пока дарги уйдут. Но медлить уполномоченный не хотел. Может, дикари сядут тут дожидаться утра или ждать, пока песок не раскалится, чтобы на этом раскалённом песке потом зажарить человека. Ну и помимо этого, он просто не хотел упускать такой возможности. Горохов поднял револьвер, прицелился и выстрелил.

Бах…

Двадцать метров, цель неплохо освещена: плотный, крепкий дарг сразу рухнул на песок, а второй, ловкий, сволочь, моментально сообразил, что дело дрянь, и с визгом кинулся в сторону. Теперь Андрей Николаевич почти не целился, стрелял, чуть приподнявшись с локтя.

Бах…

Этот выстрел был не так хорош, как первый, но цели он тоже достиг, худой дарг чуть споткнулся, выронил винтовку, и прежде, чем он снова побежал…

Бах…

На этот раз Горохов успел поймать цель. Худой со стоном рухнул на маленький барханчик. Мордой в песок.

Стало тихо. Совсем тихо. Звёзды снова сияли на небе. Луна ползла к горизонту. Прямо на очки уполномоченному села мелкая саранча. Он смахнул её и машинально полез в патронташ, достал из него три патрона, откинул барабан револьвера и стал высыпать из него на землю пустые гильзы. Он ещё не перезарядил оружие, а уже услышал снизу хриплое:

– Эй, друг… Слышишь?

– Слышу, – отозвался Андрей Николаевич и встал.

Он прошёл сквозь заросли колючки, обошёл кактусы с их страшными иглами, остановился на свободном от растительности месте, снял с головы фуражку, встряхнул её, хлопнул ею о рукав и после стал фуражкой отряхивать пыльник, рукава, грудь, низ…

– Друг, – донеслось снизу, – а ты кто?

– Ты знаешь, кто я, – сухо ответил Андрей Николаевич.

– Уполномоченный, что ли…, – догадался человек под холмом.

Горохов отвечать не стал, времени у него было мало: обычная семья даргов – это пять-шесть мужчин-воинов, он убил только двух. Где-то в округе бродят остальные. И, возможно, они слышали выстрелы. Выстрелы револьвера отличаются от выстрелов винтовки. Они могут заинтересоваться. Тем не менее, уполномоченный снимает с себя пыльник и одной рукой – во второй он держит обрез – хорошенько встряхивает одежду. Ему очень не хотелось бы свалиться с температурой под сорок после того, как клещ влезет под кожу.

– Друг, – продолжает человек, – воды дашь? Есть у тебя вода?

Горохов молчит, он наконец надевает пыльник и спускается к раненому, подходит осторожно, вдруг у того есть ещё оружие, но видит, что одна рука у человека разбита пулей, а второй он пережимает разорванные сосуды, чтобы не истечь кровью, но из его перебитой ноги кровь всё равно течёт. Андрей Николаевич достаёт фонарик, светит раненому в заросшее и грязное лицо и говорит удовлетворённо:

– А, господин Сорокин. А где второй, где подельник Юрумов?

– Нету Юрумки больше, – говорит бандит с горечью. И Андрей Николаевич чувствует острый запах полыни. – Сожрали Юрумку, дружбана моего, эти падлы… Животные.

– А как вы тут выживали целую неделю? – спрашивает Горохов.

– На полыни, – отвечает ему Сорокин, он тяжело дышит. – Яму у термитника выкопали и полынь ели. Ну так что, дашь воды? А?

– М-м… На полыни, ясно, – уполномоченный понимающе кивает. И продолжает: – Воды я тебе не дам, она тебе без надобности. Я тебе могу зачитать приговор по всем правилам, если хочешь.

– Да на хрен он мне, твой приговор, – морщится бандит, на его разбитую руку страшно смотреть, чёрное месиво из костей и тканей. Бандиту, конечно, очень больно, Горохов даже удивляется, что он не орёт, как резаный, но потом до него опять долетает терпкий запах полыни… Ну, на полыни терпеть можно…

– Не