Я стал анализировать свои ощущения и посмотрел ситуацию в проекции тонкого мира. Над дядей Леней, надуваясь, как уродливая черная пиявка, висел неопрятный и неприятный по виду дирижабль.

– Дядя Леня, – спросил я, – ты задумал что-то плохое?

Он удивился и стал выяснять, с чего я это взял. Я рассказал ему о тени и черном дирижабле над его головой.

Дядя Леня выглядел растерянным: как он ни пытался что-то увидеть, у него ничего не выходило.

– Плохо, – наконец сказал он. – Ситуация проработана кем-то таким образом, чтобы я о ней ничего не знал. Готовится нападение, как я понимаю. Они не знают, что рядом со мной человек, который видит скрытое от меня: защиту от тебя они не поставили, потому что просто не подозревают о твоем существовании. Я горжусь, что успел многому научить тебя. И я благодарен тебе, Рушель, за то, что ты предупредил меня. А теперь, пожалуйста, попробуй прожить ситуацию вперед. Какой сценарий написан моими неприятелями для меня?

Я погрузился в воспоминания будущего по линии дяди Лени и увидел, как среди ночи к его дому подъезжает уазик с медицинским крестом на дверце. Из него выходят одетые в белые халаты мужчины и идут в дом. А вот уже они выводят дядю Леню в смирительной рубашке и сажают в машину…

Я описал своему учителю виденное.

– Плохо, – сказал он. – Они объявят меня сумасшедшим и начнут пичкать препаратами, убивающими мои способности.

– Но почему? – я одновременно плакал и негодовал.

– Потому что я не хочу жить по их сценариям и мешаю им подсаживать на иглу их сценариев людей. Я мешаю им. Другие люди, противостоящие системе, всегда мешают системе. Система старается избавиться от их инаковости. Помни об этом, береги свой дар. А теперь иди домой, мы больше не увидимся.

Я послушался и ушел. Мне хотелось задать дяде Лене много вопросов. Но я понимал, что нельзя тратить на это время.

Позже от родителей я узнал, что он экстренно уехал в неизвестном направлении.

Расставание с учителем стало для меня своего рода инициацией. Теперь я должен был принимать все решения сам. Конечно же, были родители, которые во всем и всегда поддерживали и консультировали меня. Но специфика их работы с людьми и ситуациями была принципиально иной: они акцентировались на целительстве и весьма преуспели в разных его формах. Я же продолжал искать способы глобальной самоидентификации человека на границе разных миров.

К семи годам я уже вполне отчетливо понимал, насколько переплетены и малоотделимы друг от друга телесный и ментальный планы нашего бытия. Мне доставляло огромное удовольствие снова и снова проделывать опыты, в результате которых изменения в тонком мире оказывали влияние на фактологию мира вещественного.

Как и любому ребенку, мне было важно делиться приобретенными знаниями с кем-то, рассказывать о них. Да-да, несмотря на способности и интересы, отличавшие меня от сверстников, я оставался все-таки мальчиком, который нуждался в приятии, дружбе, критике.

Вы спросите про маму и отца? Их отношение ко мне было двойственным. С одной стороны, они заботились обо мне и опекали меня как своего малолетнего ребенка; с другой – ценили практически как коллегу, советовались со мной в сложных вопросах, прислушивались к моему мнению, а порой и обращались за помощью.

Помню, однажды к маме обратилась женщина предпенсионного, как теперь говорят, возраста, которая мучилась отеками. У нее отекали руки, ноги, под глазами надувались болезненные мешки. При беглом взгляде на нее было очевидно, что человек нездоров и нужно срочно ему помочь. С точки зрения физиологии отеки могут быть вызваны почечной или сердечной дисфункцией. Мама пыталась разобраться в ситуации. Она поила свою пациентку специальными настоями и отварами, выгоняющими воду, проводила сеансы специального массажа, чистила ауру и чакры. Однако все эти методы оказывали лишь местное действие – они убирали отеки на время и не обладали в данном случае длительным эффектом, и несчастная, испытав облегчение и избавившись от страшных отеков, через несколько дней снова отекала. (Представители традиционной медицины, к которым женщина обращалась амбулаторно, не находили никаких особых отклонений в ее состоянии; по их утверждению, сердце и почки работали у нее в соответствии с возрастной нормой. Предполагали, что эта больная тайно ото всех по-черному пьет, оттого и случаются ее отеки; однако она категорически отрицала свою приверженность к алкоголю.)

Мама вела эту женщину несколько месяцев и однажды, когда у той случилось очередное обострение, обратилась ко мне:

– Рушель, может быть, ты посмотришь мою больную? Я ничего не могу сделать, ее болезнь упорно возвращается, и я понимаю, что отеки – это только следствие, внешний маркер какой-то внутренней дисфункции. Но какой, понять не могу, поэтому и помочь с избавлением от нее тоже не получается.

Не скрою, мне было лестно подобное обращение. Я с радостью взялся исполнить то, о чем меня просила мама. Перво-наперво я посмотрел на «ментальный экран». Над женщиной парил уродливый грязножелтый, с коричневыми подтеками, полусдувшийся, но все еще большой шар. Исследовав его привязки, я увидел, что так выглядит желание самой больной, которое овладело ею и поглощает всю ее жизненную энергию.

Но что же это было за злокозненное желание? Чтобы разобраться с ним, я подключился к «воспоминаниям будущего» и стал изучать, какой вариант жизненного сценария ложится на виденный мною шар. (Я сразу понял, что тут имеют место какие-то негативные убеждения: может быть, желание кому-то отомстить, взять реванш, свести счеты.)

Проанализировав целый ряд образов, я наткнулся на такую сцену из будущего больной (отмечу, что она выглядела нечеткой, происходящее проступало как сквозь дымку, из чего я сделал заключение, что это желаемый женщиной сценарий, осуществление которого под большим вопросом).

Итак, я увидел, что в комнату, где находится женщина, входит сильно немолодой уже и обрюзгший мужчина. Она поворачивается к нему, и на губах ее играет улыбка торжества. Мужчина выглядит жалким просителем, он протягивает к женщине руки и, заикаясь от волнения, говорит:

– Пожалуйста, прими меня. Я осознал все свои ошибки. Я был просто подлецом. Я не смел так поступать с тобой и нашими детьми. Жизнь наказала меня. Я очень, очень болен. Дни мои сочтены. Моя жена умерла, спившись, а дети ее, наркоманы, выгнали меня из дому и продали его, чтобы спустить деньги на свои преступные удовольствия. Я совсем один, мне некуда идти…