Я заорал. И он заорал. Мы оба заорали.

– Фред! Какого черта?! Я думал, к нам забрался вор!

– Я смотрел, как ты спишь!

– Матерь Божья, с какой стати ты это делал, сын? У меня чуть инфаркт не случился!

– Но это же ты размахался костылем!

– Фред, смотреть на спящего – это что-то из фильмов ужасов. Никогда больше так не делай.

Это прозвучало убедительно.

– Хотел попрощаться. Я иду к Бену.

Папа поскреб свою щетину. Он с каждым днем зарастал все сильнее.

– А который час?

– Начало восьмого.

– Ради блага всех живых существ, Фред, зачем ты вскочил в такую рань?

– Не такая уж и рань.

– Для меня – рань.

Тут он был прав. С тех пор как папа перестал ездить на работу, он редко вставал раньше одиннадцати.

– Когда вернешься? – спросил он.

– Завтра вечером.

Он потянулся, раскинув руки, и издал зевок, похожий на рев разъяренного динозавра. Папа всегда очень шумно зевает.

– Будь хорошим мальчиком, сделай мне перед уходом чашечку чаю.

Я принес ему чай, и он сказал, что мама мною гордилась бы. Я бы записал это в блокнот, но такая запись там уже была. Папа пьет много чая. Честно говоря, он пьет только два напитка – чай и пиво.

– До свиданья, пап.

– Развлекайся на здоровье. Веди себя хорошо.

Я замешкался у двери. Момент получался не такой торжественный, как я представлял.

– Я люблю тебя, пап. И я скоро вернусь, обещаю. Не волнуйся, ладно?

Папа наморщил лоб:

– Фред, с тобой все в порядке?

Наверное, я сказал слишком много. Он-то считал, что я всего-навсего иду к Бену. Я уж подумал, что выдал себя, но тут он продолжил:

– Прости. Конечно, с тобой не все в порядке. Я знаю, как тебе плохо без Бабс. И какое унылое лето тебе предстоит, раз я тут у тебя прикован к дивану…

Мне пришлось плотно сжать губы, чтобы не выложить, что вообще-то я намылился тайком съездить в Уэльс и разыскать Алана Квакли. Я привык рассказывать папе обо всем – но не мог же я рассказать ему, что намерен подстраховаться и обеспечить себе запасного папу. Вдруг бы он меня не отпустил?

А, ну и, конечно же, я не решался причинить ему такую боль.

* * *

Я с удивлением обнаружил, что Бен уже на остановке, хотя до прихода автобуса было еще целых полчаса.

– Бекки хотела, чтоб я с ними занимался какой-то там глубинной медитацией напополам с йогой. Пришлось делать ноги, – объяснил он. – Она заставила папу натянуть такую штуковину из лайкры.

Я скорчил рожу. Поверьте, папа Бена в чем-либо в обтяжку – то еще зрелище.

– Спасибо, я в курсе! Это был практически купальник. Как только он в этом купальнике сел на корточки, я и свалил.

Со стороны Бена это было разумным шагом. Человек не обязан смотреть на такое. Это не для слабонервных.

– Так что, они поверили, что ты остаешься с ночевкой у Чарли?

– Легко. Хотя, по-моему, папа вообще не услышал. – Бен смотрел куда-то мне за плечо. – Кстати, о Чарли…

Да, к нам подгребал Чарли: в каждой руке – по батончику «Марс», под мышкой – гипоаллергенная подушка.

– Ты что, не наелся? – спросил Бен.

– Это подготовка. Наедаюсь впрок к отъезду клана Андерсонов в «Голодный экстаз».

К приходу автобуса Чарли расправился с обоими батончиками, а на остановку заявилась стайка бабулек из книжного клуба, который посещала Бабс. Я испугался, что они что-то заподозрят и начнут выспрашивать, куда это мы собрались, – но они нас даже не заметили, поскольку оживленно обсуждали утренние занятия зумбой. Но потом одна старушка по имени Дорин все-таки меня узнала. После этого всю дорогу в автобусе бабули вздыхали, и смотрели на меня грустными глазами в морщинках и говорили, что Бабс была чудесным человеком. Особенно расхваливала ее Дорин, а потом дала нам по двадцать пенсов и велела не тратить все сразу. Мне вспомнилось, что Бабс отзывалась о Дорин вовсе не так хвалебно. Однажды, когда они поссорились в «Маркс энд Спенсер» из-за скидочной ветчины, Бабс сказала что-то вроде: «Она бы и у черта из пасти последний кусок вырвала, эта Дорин».

Когда мы добрались до железнодорожной станции, меня вдруг начало трясти. Папа лежит дома, практически одноногий, и некому подать ему чашку чаю, а я веду себя не как хороший, заботливый сын. Как предатель – вот как я себя веду.

Но когда я об этом заикнулся, Бен снисходительно бросил:

– Как-нибудь переживет твой папа одну ночь без своей чашечки чаю.

Потом он велел нам ждать у мусорных баков и не отходить от них ни на шаг, пока он покупает билеты. Бен говорил командирским голосом, словно отдавая приказ. Думаю, ему приятно было в кои-то веки покомандовать. Я чуть было не высказал вслух, что об этом думаю, но вовремя сообразил, что источник средств лучше не злить.

На нужный поезд сели без приключений – не считая того, что Чарли застрял в воротцах турникета. Он опустил свой билетик, но протиснуться не сумел. Охранник сказал:

– Тринадцать лет тут работаю и никогда еще такого не видел.

Чарли горделиво приосанился.

Когда двери поезда закрылись и вокзал стал удаляться, меня затрясло уже по полной программе.

– Может, выскочим на следующей и вернемся?

Бену эта идея не понравилась. Он сказал очень строго:

– Мы едем в Кардифф, Фредди. И не думай, что это только ради тебя.

Я даже растерялся немного. Я-то как раз думал, что ради меня. Но оказалось, что Бен так же сильно стремился сбежать от своей семьи, как я – найти свою.

В которой мы находим «Кардифф Аналитикс», – а вы небось думали, что не найдем?

В Кардиффе мы сразу пошли в «Бургер Кинг», чтобы взбодрить и утешить Чарли, который забыл в поезде свою гипоаллергенную подушку. Он объяснил это тем, что сахар у него в крови упал до опасного для жизни уровня. Когда Чарли голоден, он не в лучшем настроении, поэтому мы решили как можно быстрее его накормить. К нашему с Беном удивлению, заказывая себе гигантский гамбургер, Чарли внезапно заговорил с сильным валлийским акцентом. Кассирша с нарисованными бровями, похоже, не слишком этому обрадовалась.

– Вы пытаетесь меня оскорбить? – спросила она.

– Извините, – поспешно сказал Бен, – он просто немножко переволновался.

Усевшись за пластиковый стол, мы спросили Чарли, что это вообще было.