вопросов. Ведь в конце концов именно нам, дилетантам, жить на той планете, которая останется после упражнений ведомственных профессионалов. Да и упражняются профессионалы на наши дилетантские денежки.

При всей своей дилетантской простоте мы догадываемся, что нефть и газ добывать надо.

— А сколько?

— Сколько надо.

— А сколько надо?

До недавнего времени ответ на этот наивный вопрос был категорически ясен: чем больше, тем лучше. Как в старом анекдоте, когда у человека спросили, что он будет делать с вагоном яблок. «Съем», — сказал человек. «Ну, а с теми, которые не съешь?» — «Те надкушу», — не задумываясь ответил он. Побросав уже надкусанные месторождения, мины готовы хищно вцепиться в лакомое ямальское яблочко. Зачем? Для того чтобы наращивать объемы, героически перевыполнять планы, оправдывать свое безбедное существование.

«Ну, испоганим еще один кусок нетронутой природы, — рассуждают они, — зато газу будет… Себя ублажим от пуза, а что останется, за границу продадим. Вот уж на радостях погуляем! И не надо морочить — голову энергосберегающими технологиями да всякими разными экологиями. Мы страна богатая, а после нас хоть…»

А что все-таки после нас? Очень похоже, что ничего хорошего. Еще несколько десятилетий мины поперевыполняют планы, ими же для себя нарисованные, и привет! Некому и не для кого будет планы выполнять. Последний человек пропищит что-нибудь на прощание, как мышка-лемминг, а бульдозеры и экскаваторы застынут, как мамонты и динозавры. Вот такая заманчивая перспектива получается…

И все-таки трудно нынче минам приходится. Времена героического эпоса и военных действий, судя по всему, подходят к концу. Да и в мифы, даже экономические, все меньше и меньше людей верит. Да и как верить-то? Народ у нас образованный стал, как-никак самый читающий в мире. Про экономную-то экономику долго на слово верил, а тут взял и про экологию прочел. И узнал для себя неожиданно, что если экономика-наука, как вести хозяйство в доме, то экология — про то, как этот дом сохранить. А не сохранивши дом, какое уж тут хозяйство? Не хозяйство, а так, один миф.

СУБЪЕКТИВНЫЙ БОТИНОК

Хмурый человек в прохудившихся, сморщенных ботинках стоял посреди Дома обуви и беззвучно, но выразительно шевелил губами. Была середина декабря, и столбик термометра неумолимо подбирался к двадцатиградусной отметке. Хмурый человек недоуменным взором шарил по полкам, уставленным домашними тапочками, и его артикуляция становилась все более отчетливой. Пожалуй, единственной альтернативой шлепанцам могло служить странное сооружение из пыльного сукна и тусклой резины, еще на заре нашего века окрещенное грустным именем «Прощай, молодость». Но один только взгляд на это сооружение порождал в душе мысль о бренности всего земного и отбивал всякое желание ходить по земле.

Беззвучная артикуляция хмурого человека достигла темпа «аллегро», и, неожиданно обретя голос, он поведал окружающим все, что думает об этом Доме, об этой обуви и о тех, кто ее делает.

Как ни странно, более всего его возмущала даже не перспектива и дальше ходить в старых башмаках, а наличие в городе огромного кожевенно-обувного комбината. В его утомленном поисками сознании никак не могли мирно сосуществовать два взаимоисключающих факта: комбинат есть, а обуви нет. Сам хмурый человек работал слесарем-сборщиком на местном автогиганте, и продукция его родного предприятия появлялась в розничной торговле еще реже, чем теплая обувь. Но все объективные трудности автомобилестроителей он знал наизусть. А вот отсутствие ботинок объяснял исключительно злой волей обувщиков, не желавших обуть лично его в соответствии со сводкой погоды. Наша беседа могла бы затянуться надолго, если бы не вмешательство стоявшей рядом женщины. «Чем даром языками трепать, — вежливо заметила она, — шли бы лучше на базар. Там у кооперативщиков ботинок этих хоть завались». Мысль показалась интересной, и мы разошлись, договорившись о завтрашнем рандеву на базаре.

ВЕЧЕРА ОБЪЕКТИВНЫХ ПРИЧИН

Один знающий товарищ как-то заметил, что пессимист — это хорошо информированный оптимист. Действительно, последние крохи обувного оптимизма таяли, как мартовские сосульки, по мере знакомства с печальной судьбой городского кожевенно-обувного комбината.

Хмурая печать неблагополучия лежала не только на лицах директора и главного инженера этого предприятия, лиловый ее оттиск, казалось, тяжело припечатывал весь четырехтысячный коллектив вместе со всеми его основными и оборотными средствами.

Толстые папки с «оправдательными» бумагами, предоставленные в мое распоряжение, запросто могли составить многотомное собрание сочинений объективных причин неблагополучия. Рассказ про обвалившееся здание кожевенного корпуса сменялся бы в нем повестью о коварстве поставщиков, бесконечный роман о жутких буднях материально-технического снабжения был бы окружен венком сонетов в письмах и телеграммах вышестоящим организациям с общим заголовком «Всем, всем, всем, копия на базар».

Это собрание сочинений дышало неприкрашенной правдой жизни, а в списке его авторов мелькали фамилии директоров и главных инженеров комбината, меняющихся здесь по нескольку раз в пятилетку. Прочитав его и смахнув скупую слезу, любой маломальский гуманист решился бы ходить босиком по снегу, лишь бы избавить от страданий тех, кто по нелепому капризу судьбы вынужден производить обувь.

Я вспомнил моего хмурого знакомца, знавшего наперечет объективные сложности автомобилестроителей, и подумал, что пора вводить в практику «Вечера объективных причин».

Представьте себе: где-нибудь на нейтральной почве встречаются за чашкой чая два многотысячных коллектива и спокойно объясняют друг другу, по каким совершенно объективным причинам трудно купить ботинки и почти невозможно автомобили. Срочно подъехавшая делегация чаеводов объективно докладывает, почему присутствующие пьют плохой чай и куда девался хороший, а случайно оказавшиеся здесь же кинематографисты показывают в заключение вечера бездарный фильм, убедительно доказывая, что в силу абсолютно объективных обстоятельств другим он просто быть не может.

После такого вечера вряд ли кого заинтересуют такие досадные мелочи, как почти полтора миллиона рублей штрафов за срыв договорных обязательств, выплаченных комбинатом, или без малого сто тысяч пар утепленной обуви, недопоставленных им торговле. Ведь всему этому наверняка есть куча объективных причин! Причины, правда, на ноги не обуешь, ну да нам не привыкать. Главное — понять друг друга, а поняв, простить. Как прощали десятилетиями, придумав для удобства массу обтекаемых словосочетаний — от «временных трудностей» до постоянных «планово-убыточных предприятий».

Именно в таких планово-убыточных и проходили полтора десятка лет кожевники и обувщики. Прекрасная, спокойная была жизнь в совсем недавние времена экономной экономики, звонких рапортов и тихих корректировок, дутых отчетов и карьерных расчетов.

А нынче что? Перевели в начале года комбинат на самоокупаемость и самофинансирование, а к концу года оказалось, что ни окупаться, ни финансироваться попросту нечем. Что из шести миллионов планировавшейся прибыли наскребается еле-еле три. Что не хватает почти четверти работников, да и те, что есть, при первой возможности готовы разбежаться. А