по своим делам. И только двое из них задержались на площадке, в темноте продолжая свой незавершенный диалог.

— Но я сделала ошибку, — сказала героиня. — Сделала то, что делать не следовало, но удержаться от этого не смогла. До того, как мы оказались здесь, прошло очень много времени. Мы не встретились у этих камней, мы встретились гораздо раньше. Мы сказали друг другу гораздо больше, мы почувствовали друг друга гораздо тоньше. Ты сделал то, что было так нужно мне. Заглянул в меня и позволил мне самой увидеть то, что до нашей встречи я не видела. Ты освободил меня, позволил мне быть такой, какой я сама себя не знала. Был так внимателен ко мне. Оценил и не отверг мою искренность, мои мысли, мои тайны и мечты. Я открыла всё с такой легкостью, что сама этого не ожидала. И, казалось, поняла себя. Нашла ключик. Но я позволила себе зайти слишком далеко. И мне больно оттого, что все стало развиваться неправильно. Оттого, что я превратила прекрасный, не похожий ни на что вечер в начало банального курортного романа, у которого нет и не может быть будущего.

Говоря это, она не смотрела на него. Слова и так давались ей невероятно тяжело, и любая мелочь в его взгляде могла унести в сторону тонкую нить ее мысли, которую она так старалась удержать.

Она боялась посмотреть на него и теперь, когда все или почти все было ею сказано. Ей хотелось, чтобы он ее понял. Но она чувствовала, как это трудно даже для нее самой и поэтому просто сидела рядом, глядя перед собой невидящими от темноты и подступивших слез глазами. Наконец, она робко положила свою голову на его плечо. Секунду он сидел без движения. Затем его рука нежно обняла ее, а голова прислонилась к ее голове. В ту же секунду первая слеза выкатилась из ее глаз. Она почувствовала невероятное облегчение и благодарность.

Через некоторое время он поднялся и стал неторопливо одеваться. Понимая, что она смотрит на него, он постарался придать лицу спокойное выражение, но руки с трудом слушались своего хозяина, сообщая ей всё о его внутреннем состоянии.

Она не упускала ни одного его движения, и ей казалось, что тяжесть, которая только что оставила ее, передалась ему. От этого становилось только хуже. Ее искренность уже не виделась ей необходимой, раз она влекла за собой такую печаль для них обоих. Но она уже не понимала, что означало "держать себя в руках" и "притворяться". Человек, стоявший перед ней, был достоин того, чтобы знать, что творится у нее на душе. И страдал от этого… И она страдала вместе с ним.

— Нам обоим нужно отдохнуть, — вдруг тихо сказал он и внимательно посмотрел на нее. — Столько всего случилось в этот вечер. Он был таким разным, таким насыщенным эмоциями, что утомил и тебя, и меня. Завтра утром мы проснемся и увидим, что ничего плохого не случилось. Каждый из нас сегодня приобрел что-то новое и очень ценное для себя, и надеюсь, мы стали чуть лучше и мудрее. Просто нужен тайм-аут, чтобы успокоиться, прийти в себя и понять, что в жизни случилось что-то важное. А всё, что тяготит — всего лишь мелочи, с которыми мы сможем справиться.

Он подошел к ней и протянул руки. Опершись на них, она встала и тут же опустилась в его объятия. По ее лицу струились теплые слезы, которых она впервые за долгое время не стеснялась.

Весь обратный путь они прошли молча, держась за руки и не глядя друг на друга. Природа, как могла, старалась развлечь одиноких странников, то поигрывая ветерком, то напевая что-то веселое голосами ночных птиц. Но и она, и он были слишком погружены в себя, чтобы отвечать улыбками на эти выступления или хотя бы просто как-то реагировать на них.

Они остановились только у дверей ее корпуса.

— Мы пришли, — прошелестел ее голос, и она повернула свое лицо к нему.

Он пристально посмотрел в ее глаза. Они глядели на него чуть устало, но благодарно. Слезы исчезли, легкая улыбка появилась в уголках ее губ.

— Спасибо тебе, — прошептала она, крепко сжимая его ладонь.

— Мы ведь сходим к нашему камню завтра? — проговорил он хрипловато.

Улыбка коснулась ее глаз, они снова засияли ровным и теплым светом, который ему так полюбился.

— Никто не знает, что случится завтра. Приходи утром, — произнесла она нежно.

— Я зайду после завтрака. Ты подождешь меня? — спросил он с надеждой.

— Номер 216, второй этаж, в конце коридора, — проговорила она и коснулась пальцами его щеки. — Спокойной ночи. Нам нужно отдохнуть, ты прав.

Ему с трудом удалось заставить себя выпустить ее из своих рук. Она бросила на него последний взгляд и стала подниматься по ступенькам. Он молча смотрел, как размеренной походкой она приближается к дверям, открывает их и проходит внутрь. Еще несколько секунд ее силуэт был различим сквозь толстое дверное стекло, но затем и он рассеялся, как рассеялись последние штрихи этого теплого приморского вечера.

Утреннее солнце в строгом соответствии со своим обычным графиком совершало прогулку по идеально синему небу, очищенному ночным бризом от облачности, то есть приведенному в полную готовность "навстречу пожеланиям отдыхающих". Сами же гости курорта, сверкая загоревшими, обгоревшими, а иногда бледными телами то и дело появлялись в окнах корпусов пансионата. Лениво щурясь на солнце, они добродушно кивали и улыбались друг другу. Все отлично, очередной приятный солнечный день уже в кармане. Собираемся загорать, купаться и делать всякие милые глупости, на которые только сподобятся наши истосковавшиеся по развлечениям сердца. Но прежде ценный калориями завтрак в раскинувшейся неподалеку столовой. Небольшая традиционная толкотня у входных дверей корпуса — всего лишь забавная мелочь, подумаешь. Главное, не поднимать шум по пустякам, не портить чудесное настроение себе и остальным голодным гостям — и меньше чем через минуту ты уже на свежем воздухе, на пути к утренней пище.

Только в обратную сторону идти сейчас не время, о чем вот этот напористый молодой человек в мятом костюме явно не знает. Неместный? Или новенький? Скорее, второе. Кто же еще будет прорываться сквозь стройную толпу, да еще разодевшись в пиджак и брюки по такой жаре? Ну, проходи, проходи, коли так уж приспичило…

Его костюм действительно измялся за ночь. Брошенный в беспорядке на ночном берегу, а затем и вовсе использованный вместо пижамы, он не мог выглядеть по-другому. Впрочем, состояние костюма беспокоило его не так сильно, как могло бы,