Теперь мы можем видеть – и быть видимы – дальше, быстрее, а также дешевле и легче, чем когда-либо прежде. Кроме того, вы и я можем видеть, что каждый может видеть то, что видим мы – в рекурсивной зеркальной галерее знания друг о друге, одновременно открывающего новые возможности и создающего препятствия. Извечная игра в прятки, в ходе которой сформировалась вся жизнь на планете, внезапно сменила свое игровое поле, инвентарь и правила. Игроки, которые не могут приспособиться, долго не протянут[15].

Несомненно, подъем Нового атеизма стал возможен в значительной мере благодаря этому расширению знания друг о друге. Некоторые из ваших лучших друзей, возможно, являются атеистами, и вы, возможно, знаете это, но теперь почти каждый знает, что почти каждый знает, что почти у каждого некоторые из лучших друзей являются атеистами – и поэтому уже не так страшно и опасно «раскрыться», признавшись, что ты атеист. В массовости есть сила, но эта сила гораздо больше, когда массы хотя бы приблизительно знают, насколько они многочисленны. Это дает возможность скоординированных действий, что не требует даже тщательного планирования. Недавно было показано, что бактерии – наименее понятливые из живых существ – обладают чувством кворума: они следуют какой-либо новой стратегии только после того, как обнаружат поблизости достаточное количество союзников, чтобы осуществить массированную атаку.

Существует еще один довольно тонкий эффект, достичь которого могут и обычные люди. Вам не нужно обладать политическим весом, или быть знаменитым, или красноречивым, или особо влиятельным в своей среде: вы можете быть жертвенным анодом. Этот термин звучит одновременно угрожающе и религиозно, однако такие коннотации ошибочны. Он хорошо знаком морякам, рыбакам и прочим, имеющим дело с лодками и кораблями; используются и другие названия: система катодной защиты, или просто цинк, или иногда – мне особенно нравится этот вызывающий столь шокирующие образы термин – жертвенная пластина[16]. (Вы уже представили себе голову Иоанна Крестителя на блюде Саломеи?)

Когда стальная лодка или корабль, имеющий бронзовый или латунный гребной винт, находится в соленой воде, создается своего рода электрическая батарейка, при этом электроны самопроизвольно перетекают из стали в сплав, что приводит к активному разъеданию последнего. Абсолютно новый гребной винт из литой латуни может за несколько дней покрыться коррозионными ямами и через несколько месяцев развалиться; покрытие его защитным слоем неэффективно. Решение таково: прикрепите к стальному корпусу кусочек цинка (другие металлы тоже подойдут, но цинк, по разным причинам, лучше всего) или накрутите на гребной вал из нержавеющей стали что-то вроде цинковой гайки – и ваша проблема решена. Небольшой кусок цинка, который гальванически более активен, чем латунный или бронзовый сплав, принимает удар (то есть ток) на себя и приносит себя в жертву ради защиты той части, которая должна выполнять тяжелую работу. Раз в год вы можете легко заменить почти исчезнувший кусок цинка новым жертвенным анодом.

Политическая мораль, которую можно извлечь из этой аналогии, очевидна. Если вы, скажем, член Сената или Палаты представителей США или иное должностное лицо, успешности которого нанесли бы серьезный ущерб слухи о вашей склонности к экстремизму (в каком угодно масштабе или направлении), то чрезвычайно полезно иметь под рукой тех, кто, находясь у всех на виду и демонстрируя неустрашимость, готовы выглядеть «слишком радикальными», так как их источники дохода и безопасность не зависят (особенно) от подобной репутации. А поскольку те, кто находится по ту или иную сторону политического водораздела, склонны представлять взгляды своих противников в карикатурном и раздутом виде, то эффективная политическая защита определяется умением отречься от несколько более гальванически активных взглядов, которых придерживаются некоторые господа из вашего собственного лагеря.

Разумеется, всему есть предел. Как и во всякой другой гонке вооружений, имеет место динамическое взаимодействие, и если поляризация становится чрезмерной – когда многие рвутся стать жертвенными анодами для своих любимых политиков, – то полезность этого стратегического принципа улетучивается. Но именно здесь может принести пользу чистосердечное и открытое изложение своих действительных взглядов – какими бы скучными и умеренными они вам ни казались. Достаточно невозмутимо рассказать окружающим, что вы поддерживаете х, не одобряете y, считаете, что нельзя доверять z, – короче, достаточно быть не просто осведомленным, но осведомляющим гражданином, – и это поможет существенно снизить поляризацию и постепенно сместить общепринятое мнение в предпочтительном для вас направлении.

Разнообразие мнений среди нас четверых представляет собой хороший пример действия этих факторов. В кои-то веки мне довелось сыграть роль «хорошего полицейского», потому что я убежден, что нам следует стремиться сохранить то хорошее, что могут сделать традиционные религии. Действительно ли религия «отравляет все», как регулярно заявлял мой дорогой, ныне покойный, друг Хитч[17]? Полагаю, что только в очень ослабленном смысле. Некоторые вещи совершенно безвредны в умеренных дозах и ядовиты только в большом количестве. Я понимаю, почему Хитч так акцентировал свою точку зрения; будучи иностранным корреспондентом, он непосредственно, с опасностью для жизни наблюдал худшие черты религии, тогда как я знаю обо всем этом лишь от других – часто из его репортажей. Я, наоборот, знал людей, жизнь которых была бы несчастной и одинокой, если бы не то неосуждающее понимание, с которым к ним отнеслись в той или иной религиозной организации. Я сожалею о том неустранимом иррационализме, который подкрепляет почти любая религия, но не думаю, что такую поддерживающую, утешающую роль может хорошо исполнять государство. Поэтому до тех пор, пока не найдутся светские организации-преемники, которые займутся этим гуманным делом, я не выступаю за устранение церквей со сцены. Скорее, я бы посодействовал их преобразованию в такие формы, которые не связаны иррациональной – и неизбежно неискренней – преданностью очевидной бессмыслице.

Есть деноминации, которые уже достигли подобной зрелости, и я аплодирую им. Ричард и Сэм несколько иначе смотрят на это, и мы без колебаний выражаем друг другу свои разногласия, когда они возникают, но это всецело – насколько мне известно – уважительные и конструктивные расхождения во мнениях. Всякий, кто станет искать в записи нашей дискуссии либо монолитный, разделяемый всеми нами символ веры, либо подавляемое по политическим причинам разногласие, останется с пустыми руками. Всегда забавно слышать в наш адрес обвинения в том, что у нас есть своя собственная «вера», своя собственная «религия». Это подобно заявлению: «Вы, атеисты, столь же непривлекательны, как мы, поборники религии!» – тогда как единственная разделяемая всеми нами догма, которую они могут указать, состоит в нашей вере в истину, факты и умение честно убеждать. Это не слепая вера, но нечто прямо противоположное: вера, постоянная испытываемая, исправляемая и до своего окончательного подтверждения защищаемая свидетельством наших чувств и нашим здравым смыслом. В отличие от тех, кто пытается обратить в свою религию, мы охотно принимаем на себя бремя доказательства защищаемых нами положений, и мы никогда не прибегаем к помощи каких-либо священных текстов или заявлений ex cathedra.