каждый день ездить-то буду, а раз в неделю смыкаюсь и ладно. Ведь я по целым неделям в сторожке-то лапти плету, в будни делать-то нечего, только по ночам в колокол часы отзваниваю. Конечно, бывают случаи: то крестить младенца в церковь принесут, то отпевать усопшего. В таких случаях от лаптей приходится отрываться. Бывает иногда, заплетённый лапоть по целой неделе под лавкой валяется, засохнет, так и лыки бывают пересохнут приходится их снова тащить на озеро, в проруби замачивать. Пожалуй, вот доплету все лыки и плести лапти брошу.

Сидящие за столом снова все расхохотались.

– Ну, гляди, тебе виднее, – сочувственно проговорил Василий и спросил Ивана:

– А сколько тебе денег-то для начала спонадобилось? И как ты мыслишь это дело развернуть практически.

– Тут, насчёт денег, Василий Ефимыч, другая статья. У меня и у самого денежки водились, ведь как-никак я жалованье получаю, но с Олешкиной свадьбой подорвался, и пришлось даже в долги залезть, а ведь долг не ревёт, а спать не даёт! В долг брать легко, да отдавать тяжело. Вот теперь у меня в кошельке-то пока ветерок прогуливается: все деньги выдул, ни копейки за душой нету. Нужда пристигла, заткнуть дыру нечем, а ведь, как говорится, «без денег – бездельник», хотя и другая пословица есть: «Беда денежку родит!». Дело откроется – деньги сами потекут, работнику гривенник, а подрядчику – рубль! – азартно продолжая петушиться, услаждал себя замыслами, продолжая затянувшийся разговор, Иван.

– Так все же, сколько тебе денег-то спонадобилось? – снова переспросил Василий Иван.

– Да так, рубликов тридцать. Не мне! – без расчёта выбухнул Иван.

– Эх, вот это загнул! Ведь это целая корова, – с удивлением выговорил Василий Ивану. – В крайнем случае с червонец я найду, дам взаймы, на первый случай тебе и хватит, – посулил Василий обрадованному Ивану.

– Конечно, хватит. Вот спасибо тебе, Василий Ефимыч, на поддержке! Я знал, что ты мое намерение без внимания не оставишь. Я только к тебе и решил прийти, поделиться мнением. Вот развернем торговлю, тогда мы с тобой, Василий Ефимыч, всем на удивленье загремим на порядке-то, все только завидовать будут!

– Конечно! – не без иронии, и чтобы потрафить и угодить возгордившемуся и распетушившемуся Ивану, согласился Василий.

Ребята, сидя за столом, продолжая не в меру затянувшийся обед, стуча ложками и слушая разговор отца с Трыновым, весело усмехаясь, хохотали. Санька, между прочим, спросил Ивана, делая ему предложение:

– Тебе, дядя Иван, ведь и вывеску придётся к дому повесить. Ведь торговля без вывески – это какая же торговля. Не каждый проходящий мимо твоего дома будет знать, что тут лапотный магазин, – за столом снова разразился весёлый смех.

– Да и вывеску к углу избы привешу, – добродушно принял санькино предложение Иван.

– А какую ты думаешь ее повесить-то? – поинтересовался Минька.

– Как, какую? Закажу художнику, он на листе железа напишет «Торговля лаптями и плетюхами», а внизу подпись «И.В. Трынков», вот и все.

Снова пыхнул смех. Минька, Санька, да и Ванька так рассмеялись, что не удержишь. Санька, не унимавшись, с подковыркой заметил:

– Так, по-моему, будет не правильно, ведь дело-то ты, дядя Иван, начнёшь с папиных денег, а на вывеске будет фигурировать только твоя фамилия.

– Ну тогда вывеску можно написать по-другому, например, «Плетюхо-лапотная торговля И. В. Трынкова и Компании».

Снова взрыв задорного и неудержимого смеха, от которого ребята за столом, не выдержав, закатисто захохотали и, поддерживая туго набитые животы, охали из боязи, как бы брюха не полопались от натуги.

– А вообще-то, по-моему, ты, Иван Васильич, зря это дело затеваешь. Как бы все твои хлопоты не пропали даром, только деньги затратишь, – высказал свое сомнение Василий Иванов.

Это изречение Василия не понравилось Ивану. Он даже, несколько вспыхнув, начал возражать:

– Чай, у меня все свое, и помещение, и лошадь, и все такое! Ты разве сумлеваешься, что торговля – золотое дно, а не провальная яма! А про подковы-то ты разве забыл, они всегда к счастью, – разгорячившись, урезонивал Иван Василия. – Уж если и обанкрочусь, то убытка-то немного понесу, один твой червонец, его я тебе отдам, как получу жалованье.

Послышался редкий соразмерный звон набатного колокола. Любовь Михайловна, видя, что гость не в меру засиделся, и чтоб прекратить уже надоевший разговор, сказала:

– Иван Васильич, вон тебя вызванивают. Ступай, кто-нибудь народился, крестить принесли, а тебя в сторожке-то нету.

– Ну и пускай там в сторожке подождут. Раз народился, то обратно не скормолится, подождёт, – шутливо высказался Иван.

– А если не народился, а кто умер? – высказала свое сомнение бабушка Евлинья, – тогда как?

– Тогда другое дело, покойник ждать не будет, сейчас пойду и весь разговор, – согласился Иван.

– Дядя Иван, ты вчера ночью, я считал, вместо двенадцати часов тринадцать раз ударил, – с замечанием к Трынкову обратился Санька.

– Все может быть, бывает, иной раз, отбивая часы, считаешь, считаешь, а потом со счёта собьёшься, и для надёжности добавишь. Чай, не жалко, от этого колокол не лопнет.

Держась за дверную скобу, Иван несколько раз собирался уходить, но в голове у него снова возникала какая-нибудь новая мысль, он снова отходил от двери, садился на лавку и продолжал излагать свои порой несбыточные мечты.

– Ну, пора мне идти. Я и так у вас загостился, прощайте. Ты, Василий Ефимыч, когда-нибудь загляни ко мне отгащивать, а то я у вас гощу, а ты ко мне в дом и не заглянешь, – позвал в гости Трынков Савельева. Иван ушел. И однажды Василий Ефимыч зашёл к Трынкову в дом. Вошедши в избу, он был вынужден угоститься такой смрадной вонью, что во рту противно защипало, в горле прескверно защекотало. Его снятая с головы шапка как-то произвольно выпала из рук на кутник. Он было назад, но хозяин дома приветственно вцепился словами в гостя:

– Ты, Василий Ефимыч, подольше погости у меня. Не подолгу гостить, только избу выхолаживать! Я и шапку твою своему Кольке приказал спрятать, – с нескрываемой радостью встретил Трынков Савельева, как гостя, у себя.

Теперь, лежа в постели, он по ночам целыми уповодами не спал, мечтательно думал о постройке мельницы и нового дома. В голове у него роились разнообразные мысли, и только к утру он засыпал, когда планы его упирались в выборе места, где именно построить мельницу. У Соснового болота занято, там стоит мельница, а вдали от села строить нет смысла, далеко ходить, да и для помольщиков не подручеходом.

Оглоблины: Кузьма и Татьяна

Кузьма Дорофеевич Оглоблин в сельском совете сначала служил писарем, переписывал то, что дадут. Потом допятился до должности секретаря.