Я закашливаюсь.

– Я этим вовсе не горжусь.

– Прошу прощения, а что такое «Выход»? – спрашивает Рашми.

– Ну тот фильм, где мальчик помогает освободить девочку из лифта, а потом вырастает, и они влюбляются друг в друга, – рассказывает Мередит. Сент-Клэр облокачивается на спинку стула и берет ее расписание. – Но на следующий день после их помолвки у нее диагностируют рак крови.

– Отец везет ее к алтарю в кресле-каталке, – заканчиваю я. – А потом она умирает во время медового месяца.

– Уф! – одновременно выдыхают Сент-Клэр и Рашми.

Все смущены.

– А где Джош? – спрашиваю я.

– Он на предпоследнем курсе, – говорит Рашми так, словно мне это давно известно. – Мы отправили его на матанализ.

– О! – Наш разговор зашел в тупик. Прекрасно!

– Три занятия вместе. Дай-ка твое расписание. – Сент-Клэр наклоняется и берет мой листок. – О, французский для начинающих.

– Я же говорила.

– Не все так плохо. – Парень с улыбкой протягивает мне листок. – Читать меню на завтрак без моей помощи ты будешь еще до того, как освоишь этот курс.

Хм, может, я уже не горю желанием учить французский. Из-за парней девчонки начинают вести себя как идиотки.

– Бонжур, класс! – На сцену, прихлебывая кофе, поднимается женщина в открытом бирюзовом платье. Она очень молода, и у нее светлые волосы. Таких светлых волос у преподавателя я еще не видела. – Для…

Ее взгляд мечется по комнате и останавливается на мне.

Что? Что я такого сделала?

– Для единственного человека, который еще со мной не знаком, скажу, можете называть меня профессор Коул. – Женщина демонстративно делает реверанс в мою сторону, и класс разражается смехом.

Все оборачиваются, чтобы посмотреть.

– Привет, – едва слышно шепчу я.

Опасения подтвердились. Из двадцати пяти человек – учеников этого класса – новенькая здесь только я. А это значит, что одноклассники имеют передо мной преимущество, ведь все они уже знакомы с учителями. Школа настолько маленькая, что каждый предмет ведет один и тот же преподаватель во всех четырех параллелях.

Интересно, кто же раньше был на моем месте? Возможно, кто-то поумнее меня. Кто-то с дредами и татушками в виде пин-ап телочек и связями в музыкальной индустрии.

– Я вижу, обслуживающий персонал снова проигнорировал мои пожелания, – говорит профессор Коул. – Все встают. Вы знаете, что делать.

Сразу я не подскакиваю, но, когда все начинают сдвигать парты, повторяю за остальными. Мы составляем их в большой круг. Так необычно видеть всех моих одноклассников одновременно. Я использую эту возможность, чтобы оценить публику. Не сказать чтобы я сильно выбивалась из общей массы, но джинсы, обувь и сумки моих соучеников гораздо дороже моих. Ребята выглядят как-то аккуратнее, ухоженнее.

Ничего удивительного. Моя мама ведет биологию в старших классах, так что у нас не особенно много свободных денег. Отец выплачивает ипотеку и помогает с оплатой остальных счетов, но этих денег недостаточно, а мама слишком горда, чтобы просить больше. Она говорит, что когда-нибудь отец вознаградит ее другим способом и просто купит новую стиральную машинку.

Возможно, мама права.

Остаток утра проходит как в тумане. Мне нравится профессор Коул, но и учитель по математике, профессор Бабино, тоже ничего. Он парижанин, смешно двигает бровями и плюется, когда говорит. Я не думаю, что это отличительная черта всех французов. Скорее математик просто шепелявит. Не так-то просто говорить с подобным акцентом.

Помимо прочего, я начала изучать французский. Профессор Жиллет также оказывается парижанкой. Понятно. Они всегда выбирают носителей языка для преподавания в иностранных классах. Мои учителя-испанцы вечно выпучивали глаза и восклицали: «Aye, dios mio!»[12], стоило мне поднять руку. А оттого, что я не могла осмыслить понятие, которое им казалось элементарным, впадали в полный ступор. И я перестала поднимать руку.

Как и предполагалось, на уроке французского одни новенькие. Среди них тот, который утром возмущался из-за расписания. Он представляется Дэйвом, и в его голосе звучит неподдельный энтузиазм и облегчение оттого, что он здесь не единственный старшеклассник.

Возможно, Дэйв все-таки неплохой парень.

В полдень огромная толпа ребят устремляется в столовую, и я вместе с ними. Обойдя основную очередь, я направляюсь прямо к кассе, набрав хлеба и фруктов из раздела «выбери сам», несмотря на то что паста благоухает просто восхитительно. Я просто слабачка. Я лучше умру от голода, чем попытаюсь сделать заказ на французском. «Qui, qui!»[13], – бормотала бы я, указывая на непонятные слова в меню. А потом шеф-повар протянул бы мне нечто отвратительное, и я вынуждена была бы купить это, сгорая от стыда. Ну конечно, я хотела жареного голубя! Прямо как у Нанны.

Мередит и ее друзья хохочут за тем же самым столиком, где сидели с утра. Я делаю глубокий вдох и присоединяюсь к ним, с облегчением отмечая, что никто не удивлен. Мередит спрашивает Сент-Клэра, не общался ли он со своей девушкой. Он сидит, вальяжно развалившись на стуле.

– Нет, мы встречаемся вечером.

– Ты видел ее летом? У нее уже начались занятия? Что она будет изучать в этом семестре?

Мередит продолжает задавать вопросы об Элли, но Сент-Клэр отделывается короткими фразами. Джош и Рашми целуются; я почти вижу их языки, приходится вернуться к хлебу и винограду. Как целомудренно с моей стороны.

Виноградины гораздо меньше, чем я привыкла, и кожица у них слегка шершавая. Может, это грязь? Я макаю салфетку в воду и тру маленькие фиолетовые шарики. Это работает, хотя они по-прежнему слегка неровные. Хм… Сент-Клэр и Мередит замолкают. Я поднимаю глаза и натыкаюсь на их озадаченные взгляды.

– Что? – недоумеваю я.

– Ничего, – усмехается Сент-Клэр. – Заканчивай свои виноградные ванны.

– Они были грязные, – объясняю я.

– Ты хоть одну попробовала? – спрашивает Мередит.

– Нет, на них все еще эти грязные точечки. – Я показываю одну виноградину.

Сент-Клэр берет ее из моих пальцев и кладет себе в рот. Я, словно загипнотизированная, наблюдаю, как двигаются его губы и кадык.

Я озадачена. Как лучше поступить – отмыть виноград или оставить все как есть ради того, чтобы заслужить его одобрение?

Сент-Клэр с улыбкой берет другую виноградину:

– Открывай рот.

Я открываю.

Прежде чем попасть внутрь, виноградина задевает нижнюю губу и лопается во рту. Она оказывается настолько сочной, что я давлюсь и едва не выплевываю ее. Вкус очень интенсивный и такой сладкий, что больше напоминает конфетку, чем фрукт. Сказать, что я раньше не пробовала ничего подобного, значит ничего не сказать. Мередит и Сент-Клэр смеются.