Инесса Михайловна, как женщина интеллигентная, вызвала меня в ресторан. Под французское вино и фламандское жаркое на углях она долго и пространно рассказывала мне о Зигмунде Фрейде. Разговор плавно перетек на детство Вадима. Инесса Михайловна, закатив глаза, вспоминала, как Вадечка прижимался к ее ногам и клал голову ей на грудь. Поскольку я врач, то кое-что об Эдиповом комплексе знаю[2]. Мне стало интересно: она мне сейчас прямо скажет, что сын ее всегда любил и будет любить, причем, как бы это сказать, не очень сыновней любовью, или все-таки дело ограничится туманными намеками?

– Я понимаю, почему Вадим из всех своих женщин выбрал именно вас, – подошла наконец мадам Соколова к сути. – Мы с вами так похожи…

У меня глоток воды застрял в горле. Поперхнувшись и закашлявшись, я лихорадочно стала соображать, какое такое сходство имеется между мной и Инессой Михайловной? Я – высоченная, костлявая "шпала" ста восьмидесяти трех сантиметров с прямым носом, тонкими губами и четко очерченными скулами. Инесса Михайловна – пышнотелая брюнетка, сто пятьдесят семь с каблуками, обладательница пикантных усиков над толстой верхней губой. Я – врач-реаниматолог, а Инесса Михайловна – журналистка, пишущая на эзотерические темы. Я "горячая эстонская девчонка", а она жгучая по-лумолдаванка-полуказачка.

– Ну да, обе мы, конечно, женщины… – заметила я вполголоса.

– Вы меня не совсем правильно поняли, – возразила Инесса Михайловна. – Дело в том, что я не обычная мать. Я – фаллическая мать. И Вадим бессознательно выбрал доминантную женщину, подобную мне. И это лишний раз доказывает, что мой сын на самом деле – латентный гомосексуалист.

Инесса Михайловна несколько секунд смотрела на меня в упор, оценивая произведенный ею эффект. Не буду скрывать – эффект был велик. После этой памятной встречи я перестала упрекать Вадима Соколова в "черствости и неблагодарности", когда он под любыми предлогами отказывался звонить своей "фаллической матери".

Следующий день не задался с самого утра. Во-первых, меня разбудил настойчивый телефонный звонок. Некто Федор Никанорович принялся долго и цветисто извиняться, что машина за мебелью прибудет на час позже, чем мы якобы договорились. Не в состоянии спросонья объяснять, что он ошибся, я сонным голосом пробурчала:

– Хорошо.

И повесила трубку. Совесть позорно проспала этот факт. Неизвестные, ни в чем не повинные люди целый час прождут машину Федора Никаноровича, что должна приехать за их мебелью… Но спасти законные полчаса до запланированного подъема мне все равно не удалось. Позвонил Николай Иванович с гениальным утренним вопросом:

– Сашка, я тебя не разбудил?

– Опоздал, – осознав неотвратимость подъема, я медленно села.

– Ты что больше любишь – золото или серебро?

Минуту я соображала, почему Николай Иванович задает подобные вопросы в половине восьмого утра, потом махнула рукой:

– Какая разница!

– Разница в три пятьдесят, – последовал загадочный ответ.

– Понятно, – озадачилась я.

– Что тебе понятно-то?! – вспылил Николай Иванович. – Я на твоем месте ни хрена бы не понял!

Решив, что младший детектив решает, какой из имеющихся у него жутких галстуков надеть, я отмахнулась.

– Поступай, как знаешь.

– Вечно от тебя ничего не добьешься, – обиделся помощник и положил трубку.

В довершение всего я опрокинула чашку кофе на махровый халат, облилась вареньем и наступила в кошачий туалет.

Корсакова позвонила около девяти, коротко сообщив адрес.

– Во сколько будете, тетенька? Олежек вот спрашивает, – стрекотала она, явно разыгрывая спектакль перед мужем.

– После трех, – ответила я. Перед тем как ехать к Ольге, нужно успеть в "Глаза и уши". Это магазинчик, торгующий специальным оборудованием для частных детективов, охранных структур и просто любопытных граждан.

Стараясь с пользой распорядиться временем в дороге, я старательно репетировала свое появление в доме Корсаковых.

– "Олечка! Как ты выросла!.." Кхм, нет, не так. "Олечка! Сколько лет, сколько зим!.." Нет, тоже не подходит…

По ходу репетиции возникла масса вопросов. Во-первых, тетка Ольги Корсаковой должна, по всей видимости, явиться из тундры, куда ее забросили в младенчестве геологи. Иначе как объяснить тот факт, что "тетушка" абсолютно ничего не знает ни о своей племяннице, ни о ее родителях. Хотя о родителях я кое-что знаю. Может, сразу войти и передать ей привет от папы? Сказать, что он ее обыскался? А вдруг – все же случилась ошибка? "На худой конец, прикинусь немой!" – разозлилась я и стукнула руками по рулевому колесу.

Вскоре мысль о разыгрывании немоты перестала мне казаться такой уж сумасбродной. А если прикинуться глухонемой, то можно рассчитывать, что домашние будут откровенны и в моем присутствии. Подумав еще минуту, я набрала мобильный Корсаковой.

– Алло? – спросила на всякий случай шепотом. – Ольга! Говорить можете?

– Да, – точно таким же шепотом последовал ответ.

– Слушайте, я тут, знаете, подумала… Может быть, мы скажем, что я глухонемая?

В ответ раздалось напряженное сопение.

– Зачем? – раздраженно выдала Корсакова.

– Спрашивать ни о чем не будут, и разговоры опять же слушать удобнее…

– Александра Александровна, я вас убедительно прошу ничего такого не предпринимать, – перешла на официальный тон Ольга. – Приедете, я уже своим рассказала, что вы работали в поликлинике, так что ваша глухонемота будет неуместна. Жду после трех.

И отключилась.

– Ну и пожалуйста, – рассердилась я. – Спросят что-нибудь про то, как Олечка была маленькой, – я им такое выдам!

"Глаза и уши" явно пользовались любовью потребителей. Сразу после открытия внутри было полно народу. Взмыленные продавцы в полосатых жилетках носились туда-сюда с коробочками, проводками, квитанциями.

– Простите…

– Момент! – огрызнулся молодой человек и скрылся за дверью с надписью "Служебное помещение".

– Извините… – я робко обратилась к девушке за прилавком.

– Сейчас! – ответила та, энергично чирикая что-то на товарном чеке.

Ситуация напоминала анекдот: " – Доктор, меня все игнорируют… – Следующий!"

Беспомощно оглядевшись по сторонам, я уставилась в витрины. Ни один из выставленных там приборов не показался знакомым. Сообразив, что без посторонней помощи мне не обойтись, нацелилась на продавца, который вот-вот должен был освободиться. Как только клиент ушел, я решительно двинулась вперед и, состроив стервозную мину, рявкнула: