Когда-то это была главная магистраль, соединявшая Токио (в те времена город называли Эдо – Поселение у гавани) с древней столицей Киото (Стольным градом). Непрерывным потоком шло здесь движение самурайских войск и тяжелых колесниц с оружием, рисовых караванов, монахов, паломников, поэтов, художников, чиновников и купцов.

Там в хорошую погоду со стороны океана должна быть видна гора Фудзи.

В 30-е годы девятнадцатого века под впечатлением поездки по Токайдо японский художник Хокусай нарисовал серию гравюр «36 видов Фудзи». Чуть позже, не в силах остановиться, он создал еще одну серию «100 видов Фудзи»!

Узнав обо всем этом еще в Москве, в целях экономии, я предложила Лёне отправиться по Токайдо пешком, чтобы он, по примеру Хокусая, нарисовал свои сто тридцать шесть видов Фудзи! Но Лёня ответил, что все эти виды он лучше заранее нарисует дома, а под палящим японским солнцем тащиться пятьсот километров он пока еще не готов.

– Возьмем напрокат велосипеды! – я предложила. – Это прибавит нам скорости. Я же тебя научила кататься на велосипеде!

– Скорость – это счастье, – уклончиво отвечал Лёня. – Но я люблю на велосипеде кататься по яблоневому саду у нас в Уваровке.

Одним словом, решились, и взяли билеты на «Шинкансен». Ранним утром в субботу мы были на вокзале, где океанскими волнами на нас накатывали толпы японцев – расслабленные по сравнению с буднями, в панамах, целыми семьями, дети, старые японки в кимоно с крупными лазуритовыми серьгами, школьники, музыкант с золотым саксофоном, глухонемые… Великое разнообразие японских лиц. Неповторимая скрытая грация каждой, на первый взгляд, чуточку неуклюжей японской походки.

На Востоке говорят, множественность миров – это наша иллюзия. Но как она искусно создана, иллюзия множественности миров! Там, на субботнем вокзале в Токио, у мраморной колонны, где меня оставил Лёня, а сам пошел что-то разузнавать, я слышала гулко звучащие голоса, неясные речи, как будто стекающие ко мне из недр Вселенной.

В общем, когда Лёня вернулся и сказал про указатели на вокзале: «Меня просто доконали эти каракули. Нет, как художнику-графику мне они нравятся, но никакого смысла за этими закорючками я не вижу!», он застал меня со всецело поехавшей крышей.

Чистейшей из платформ железнодорожных вокзалов мы шли вдоль поезда-пули, сплошного и обтекаемого, как капля топленого молока. Внутри поезд был до того светел и просторен, огромные окна, множество туалетов, телефон! Кресло – как ты развалишься в нем, так оно и распластается под тобой. Полный комфорт.

Одна только нешуточная угроза для пассажиров скоростных поездов – землетрясение. В Японии подземные толчки случаются почти каждый день. А поезд мчится со скоростью двести километров в час. Малейшая встряска, и он превращается в самолет.

Тогда японские инженеры придумали связать космический спутник «Сакура-2А» с наземными сейсмическими станциями. Сигналы об опасности Земля передает на спутник. А «Сакура-2А» мгновенно обесточивает скоростную железнодорожную линию «Шинкансен», особенно те участки, где, как говорится, особенно сгустились тучи. Включается система аварийной остановки, и поезд останавливается, как вкопанный, до того, как его настигнут волны землетрясения.

Лёня сел у окна и давай фотографировать – платформу, пассажиров, провожающих… Они смеются над ним.

– Смеются, – говорит он. – Надо же! Смеются! Сами у нас только и фотографируют. А в Японии не понимают – что у них-то тут фотографировать???

Поезд тронулся. Все мужчины заняли лучшие места. Если кто-то ехал с женой, то он достал бутылочку, выпил виски, снял пиджак, ботинки и уютно расположился «калачиком» на оба места, а жена пристроилась на краешек и, я смотрю, она уже стережет сон мужа.

Это и на Лёню начало оказывать влияние. Рядом с ним женщина собралась закинуть на полку чемодан, Лёня встал, хотел помочь, а потом передумал.

– Стоп! – говорит. – Здесь женщинам не помогает никто. Мужчина лицо может уронить.

И впервые мне место не уступил у окна.

– Это «пуля», – сказал он строго. – Нельзя вставать и передвигаться во время движения поезда.

Насквозь прорезав Токио, без всяких пригородных дачных поселков, без речек и перелесков мы сразу въехали в Йокогаму, один суперпромышленный город просто растворился в другом. Хотя Йокогама – город на холмах. И эти холмы немного поросли бамбуком.

В Йокогаме окончились столетия изоляции Японии от чужестранцев. В 1853 году шесть хорошо вооруженных американских кораблей вошли в японские воды, и командор Перри потребовал от местных властей всяческого покровительства американским морякам, терпящим бедствие в этих водах. Японцам дали год на размышление.

Перри вернулся через год во главе грозного флота из девяти судов, с ценными подарками. Японцы вступили с ними в переговоры, и в самый ответственный момент началась раздача подарков. Каждый высокопоставленный японец получил часы, меч, ружье и револьвер, плюс пять галлонов виски. Представители высшей власти стали обладателями вообще потрясающих предметов, например, уменьшенного в четыре раза, но настоящего паровоза с рельсовыми путями длиной 105 метров и шириной 46 сантиметров, телеграфного аппарата с проводом длиной 4,8 километров, спасательной шлюпки, сушилки, телескопа, разнообразного огнестрельного оружия и спиртного.

Японцы преподнесли гостям изделия из бронзы, шелка, посуду, лакированные изделия, вещицы из бамбука и бумаги. Американцы остались недовольны. «Какая-то ерунда, стоящая не больше тысячи долларов! – говорили они друг другу. – Один наш паровозик – в четыре раза дороже всех японских подарков!»

Зато на них произвела огромное впечатление колонна пятидесяти борцов сумо. Каждый борец нес под мышками два стокилограммовых мешка риса, и один стокилограммовый мешок в зубах. В ответ на это Перри устроил демонстрацию боевой подготовки своей команды: воображаемое взятие судна на абордаж, тушение воображаемого пожара и оглушительная стрельба из бортовых орудий.

Бряцание оружием закончилось праздником и фейерверком. Рекой лилось шампанское, мадера, шерри, виски, пунш, тогда тут впервые попробовали пиво. Американские матросы были несказанно удивлены, видя, как на этом чисто мужском дипломатическом приеме их офицеры танцуют вальс с самураями. Четыре дня спустя, не выдержав американского напора, японцы подписали договор о дружбе и сотрудничестве.

Каждая станция на этой древней дороге связана с какой-нибудь грандиозной личностью или историческим событием. Конечная – Хиросима.

Не знаю, может, в прежние времена, когда поезд не мчался с такой скоростью, можно было любоваться из окна чайными полями, рисовыми плантациями. Но теперь перед нами только и проносились серебряные столбы высоковольтки, сплошные фабрики, заводы, коленчатые заводские трубы, цистерны, небоскребы, никакой зелени, один только стальной цвет, отливающий на солнце. Я почувствовала приступ удушья от стоящих впритык домов, антенн, линий электропередач… Незастроенным в долинах не оставили ни дюйма. Вся человеческая жизнь сосредоточена вокруг завода: «Sony», «Maxwell», «Sudzuki», «Sharp»… И высокие сетки огораживают стадионы, наверное, чтобы мячик не улетел. Они еще во что-то играют! И посреди этой сияющей металлики в Нагое вдруг возвышается пустое и застывшее Чертово колесо. Что интересно, в городах не было видно людей. Может, дикая скорость «шин-кансена» не позволяла зрению фиксировать очертания человеческих фигур? Иначе где они все в субботу? Дома? Телевизор смотрят?