–Так я здесь появилась и стала тебя кормить да воспитывать. Жители лесные помогли хлев сделать, где мы с тобой сейчас живем и от непогоды да холода спасаемся. Три года ты на молоке моем прожила, затем леший помогал с пропитанием. А потом научилась ты ко мне в ушко лазить и получать оттуда необходимое: и одежду, и другое. Не прост путь в мое ушко, не всем это удается. Только у того, кто поверит, что все меняется и нет ничего невозможного, и получается. Ты веришь, что можешь влезть в мое ушко – вот и влезаешь, веришь, что получишь то, что тебе надобно, вылезая из другого ушка – и получаешь. Разные реальности в лабиринте миров, разные миры, разные возможности, – многозначительно и совсем мне непонятно сказала Корова. – Печалит меня только то, что не растешь ты почти совсем, Крошечка. Как была махонькая, так и осталась. Потому к тебе приклеилось имя Крошечка, а прозвище уже Мавки придумали – Хаврошечка. Хотя я тебя Феврония назвала, что означает «лучезарная», но уж эти мавки да кикиморы, им бы только смеяться да шалить, – пробурчала Корова.

Долго мы с ней в лесу жили. Мне тринадцать лет стукнуло. И читать, и писать меня Коровка научила, и много чему. А как-то сказала:

– Видимо, срок приходит тебе и мне в лесу жить, чувствую, скоро тут люди появятся.

Людей в том лесу отродясь не видно было. Одно слово – чаща непролазная, но однажды забрели-таки и в эту чащу охотники. Увидели гладкую корову, удивились сильно, как ее волки да медведи не задрали. А еще больше удивились, как увидели возле нее девочку маленькую, на вид лет семи.

Присел возле меня один охотник и спрашивает:

– Как же ты, крошечка, в такой чаще-то выжила? Звать-то тебя как?

– Крошечка Хаврошечка, – ответила я ему и посмотрела круглыми от любопытства и страха глазами.

Люди все-таки, не кикиморы. Большие они и непонятные, на лешего и мавок мало похожие. Таких только во сне и видела.

А охотник тот улыбнулся и говорит:

– Негоже маленькой девочке в лесу жить, да и корова у тебя больно хорошая – справная, молочная. Жаль такую в лесу оставлять. Пойдешь с нами в деревню жить? Может, и у тебя жизнь сладится. У меня три дочки, постарше тебя, подругами будут, научат тебя всему, что надо девочке знать. Правда, они у меня странные немного и злющие – в мать, наверное, но ничего, не пропадешь.

Любопытно мне стало, как люди живут, согласилась с ними пойти.

Привел охотник меня в свой дом. Несильно мне в доме обрадовались. Было у него три дочки. Никто их по имени не звал. У старшей был только один глаз. Ее Одноглазкой кликали. Другая дочь – обычная, с двумя глазами, но и у нее имени не было, даже родная мать Двуглазкой звала. А дочь младшая – особенная, трехокая, хоть глаз третий у нее и невидим был, мне об этом Коровка сказала, но все ее Трехглазкой называли из-за того, что видела она разное-непонятное, то, что другие не видели. Только подругами они мне не стали. Не веселые они были, как мавки да кикиморы, с которыми мы всё играли да смеялись, а злые и завистливые. Мать-хозяйка на меня косо смотрела да мужа ругала, что нахлебницу на ее голову привел. Стала заставлять меня много работать – ткать, белье белить да катать. Трудно было. Коровка утешала, приговаривала:

– Ткать будешь – смотри на нитки и думай, что и богиня Макошь день изо дня ткет полотно жизни, не ленится, а то как бы люди жили? А белить белье будешь – думай, что несешь в мир чистоту. Белый цвет – это чистота, добродетель, радость, истинность. Белый цвет – абсолютная свобода от всех препятствий, свобода для всех возможностей, разрешение проблем, новое начало. А уменье катать белье хоть и тяжелая работа, но поможет тебя научиться достигать цели. Не зря говорят: «не мытьём, так катанием».

Я старалась. Работала изо всех сил. Три года в трудах прошли. С другими людьми на праздниках да на выходных встречалась, интересны мне были. Разные они – и добрые, и не очень. У каждого свои проблемы. Селяне меня не обижали. Но больше всего я любила вечером в хлеву с Коровкой поговорить. Она меня разному учить продолжала. Так и жила. Только моих стараний хозяйке все было мало, стала она меня сверх сил моих нагружать. Вот я и стала просить Коровку мне помочь. Она вздыхала, а потом говорила:

– Что делать, помогу. Влезай ко мне в правое ушко, а вылезай в левое – будет тебе помощь. Но не к добру она придется – люди эти жадны, им всегда и всего мало будет.

Так и получилось. Послала хозяйка дочек своих следить, как мне удается с работой справляться. Сначала Одноглазку, а потом Двуглазку присылала. А я увидела, что они пришли следить, да пела им колыбельную – спи глазок, спи другой, они и засыпали. А вот с Трехглазкой так не получилось, ее всевидящее третье око усыпить не удалось. Увидела она, как я Коровке в ушко залезала, шум подняла, в колдовстве меня обвинять стала. Начала рассказывать, что корова эта и не корова вовсе, демона в их дом вместе с этой кикиморой, то есть со мной, отец привел. Ведь всё, что непонятно – опасно, и поэтому демона, то бишь корову, надо уничтожить. Как хозяин ни противился, жалко ему корову молочную резать, но хозяйка приказала, ногами затопала, куда мужику было податься, согласился. Еле упросила до утра с ней побыть, попрощаться. Распрощалась со своей кормилицей и наставницей. Вернулась она в небесное стадо. До этого помогла она мне собраться в дорогу — и пошла себе. Через месяц вот в Семидворье прибыла, там тебя встретила, а остальное ты и сам видел.

Котигорошек поудивлялся немного моему рассказу, но не так уж и сильно. Вздохнул и сказал:

– Девочка ты или мальчик, мне не важно. В дороге с тобой легко. Идём дальше.

Путь впереди то лентой стелился, то в болото превращался, то речкой разливался. Но мы упорные. Задание у нас. Идем. Котигорошек песню поет. Песня простая, но громкая: «Там, там, там. Мы идем и поем: там, там, там». И так десять раз, двадцать раз: «Мы идем и поем: там, там, там». Я через полчаса пения не выдержала:

– Котя, ты что-нибудь более осмысленное петь можешь? Неужто не знаешь ничего?

– А зачем? Эти слова так хорошо место в голове занимают. Я не думаю ни о чем, а ты думаешь, чтобы я замолчал и больше ни о чем другом не думаешь, и всем хорошо. Нет, правильно говорил учитель: не-думанье – великая вещь. Я просто чувствую, что просветляюсь, приближаюсь к познанию истины, а ты?

– Хорошо, что истина ничуть не страдает от того, что ее кто-то познает. Так ты это себе заставку для мозгов включил? – удивилась я Котигорошковой «мудрости». – Ты собрался следовать советам учителя и вовсе не думать?

– Да, и ты не поверишь, но в голове у меня что-то появляться стало, не мысли, а ощущение прекрасности бытия. Истина – это слово красиво звучит, правда? Бытие. Сознание. Истина. Настоящая музыка слов, – протяжно произнес Котигорошек.

Я аж опешила. Такие слова из его уст. А выражение лица!!!

– Знаешь, я услышал голос в голове. Он сказал: подойди к краю. Я ответил: но я могу упасть. Он снова: подойди к краю. А я отвечаю: но там слишком высоко! ПОДОЙДИ К КРАЮ! Я подхожу, он толкнул меня – и я полетел.