"Я — первый ветерок, мягко дующий над океаном вечности. Я — первый восход. Первый проблеск света".

"Я — первая планка, которую ты сбила!"

Москва слезам не верит...

Левыкина была из категории «помоги себе сам». Но в данный момент она услышала отголоски прошлого. Незнакомая девушка постучала в одну дверь, а открылась совсем другая — за многие тысячи километров от безымянного колумбийского поселка. О чем Любовь Юрьевна и сказала Романову:

— Пойми другое, Боря: эта беда стукнулась в двери моего дома, не соседского. Как я смогу забыть об этом? Вот так по-житейски, без пафоса?

— Но наплевала бы на соседей.

— Может быть. Не знаю.

— Дай мне десять минут, и я остужу твою горячую голову.

— Диктуй название гостиницы и номер комнаты Сальмы, — Левыкина приготовилась записывать в пухлую деловую книжку.

— Подожди до утра, когда твоя голова будет свободна от этого разговора.

— Именно поэтому я тебя тороплю. — Левыкина отложила записную книжку и набрала на сотовой трубке номер. — Коля, давай-ка подъезжай на дачу прямо сейчас.

— У тебя ничего не получится, — упорствовал генерал, отчетливо представляя минимум три машины, увенчанные проблесковыми маячками, десяток офицеров ФСО, обеспечивающих охрану министра. — Тебя вышибут с работы.

— И хер с ней!

— Никто не станет мараться. Некому будет «спонсировать» операцию. Ради безымянной девки никто не запустит руку в секретные фонды. Проконсультируйся у своего отца.

— Слава богу, ты сбросил маску. Заговорил про резаные бумажки. Вы коллекционируете их, а я с их помощью воплощаю свои идеи.

— Ты даже не представляешь размаха работы.

— В свое время я провела такую работу, от которой отказывались все риелторы Москвы, вместе взятые. Чиновники рыдали, олигархи хватались за голову. Но особняк, в котором танцевала Айседора Дункан, теперь мой.

— Хорошо, я назову тебе координаты Сальмы, скажу своим людям, чтобы не мешали тебе. Но тут же доложу об этом директору.

— Валяй докладывай! — Левыкина резко выбросила руку в сторону выхода. — Может, ты и прав: завтра я горько пожалею обо всем. Но еще больше пожалею, если останусь дома.

— Гостиница «Пекин», — с трудом выжал из себя генерал.

— Как по заказу, — усмехнулась женщина. — ФСБ и впрямь расползается по Москве... Со счету собьешься: особняки на Садовом кольце, на проспекте Сахарова, на Кутузовском, в гостинице «Пекин». Угораздило же нашу Сальму!.. Сколько раз ты пожалел, что пришел ко мне?

— Тысячу!

— Про фотографии не забудь. Теперь ты понимаешь, почему в правительстве катастрофически не хватает баб?

Любовь Левыкина вернулась домой за полночь. Ехать за город было поздно, и она осталась ночевать в своем арбатском особняке. Ее спальня находилась в бывшей квартире номер 1, с громадным десятиметровым окном. Она приняла ванну, легла в кровать, погасила светильник.

Сон не шел. Любовь Юрьевна в очередной раз прогоняла в голове беседу с колумбийкой. Она не забыла испанский, и переводчик для этой беседы ей не понадобился...

Спохватившись, она позвонила своему женатому знакомому, с которым «по-немецки» встречалась раз в неделю. Она пользовалась телефоном спецсвязи, обеспечивающей высокий уровень конфиденциальности разговоров, и говорила открытым текстом: «Ну что, получим оргазм в среду?»

— Привет, дорогой! Не разбудила? Слушай, у меня деловой разговор. Хватилась — нет денег. Не одолжишь шестьдесят «штук»? Нет, не «рваных», а долларов. Что значит — до завтра? И почему таким замогильным голосом? А, жена рядом, понятно. Заедешь за мной на Арбат часикам к восьми утра? Позже не выйдет, у нас завтра кабинет... Спасибо и — спокойной ночи!

Больше всего в рассказе Сальмы потрясла смерть безымянной девочки, решившейся на побег. «Она сама умерла, во сне». Черт возьми, она понимала, что у нее нет шансов уйти от преследователей, она пыталась спасти подругу, назвавшуюся дочерью российского министра. Вопрос на засыпку, с интонациями Бори Романова: стала бы она тратить последние силы ради безымянной девки? Вот ведь козлиный вопрос!

Любовь Юрьевна пришла к выводу, что тоже тратит силы — не ради чего-то. Она остановилась на определении, озвученном в присутствии генерала ФСБ: беда торкнулась в двери ее дома. А до этого постучала обескровленной рукой в двери Сальмы Аланиз. И хорошо, что у меня есть средства, желания и возможности приподнять этот груз, думала Левыкина. Пока только приподнять. Только сейчас она увидела лицо равнодушия, а до этого видела лишь его неприглядную плешь.

Она поймала себя на мысли, что ищет оправдания своему, может быть, бесшабашному поступку или, скорее всего, настрою. Каждый ли поступок должен быть оправдан? Наверное, нет. Просто это привычка, плохая привычка обелять каждый свой шаг.

В беседе с Сальмой выяснилась любопытная деталь: у дона Эспарзы есть восемнадцатилетняя дочь. В прошлом году ее, по словам колумбийки, вывозили на отдых в Испанию, и в этом году Паула Мария тоже собирается отдохнуть на море. «Ты говорила об этом следователю?» — спросила Левыкина. «Нет, — ответила Сальма. — Я сказала его начальнику». Борису Романову, конкретизировала министр. Пригодится ли это в дальнейшем — пока не ясно.

Сон не шел. Не спалось и оперативникам из Управления контрразведывательных операций. Они поставили машину с прослушивающей аппаратурой напротив знаменитого дома на Арбате. Через огромное окно в спальне министра утекала информация в акустическом канале. Машина была напичкана акустическими, радиоэлектронными, лазерными сканерами. Каждое слово Любови Левыкиной жадно поглощалось записывающей аппаратурой. Периодически старший смены докладывал по телефону лично генералу Романову:

— Борис Петрович, она только что позвонила гендиректору REN TV и попросила прислать к семи утра съемочную группу по своему арбатскому адресу.

— Хлещите ее дальше, — коротко распорядился Романов, зная о тесном сотрудничестве министра информации и телеканала с определением Liberty. Он довольно легко просчитал шаги Левыкиной, обладающей оперативным складом ума. Он видел ее эмоциональный след, подчеркнутый ее кожной «заразой». Собственно, она взяла за основу визит Романова. Отталкиваясь от него, она выделяла главный момент — это якобы похищение ее дочери. Этот факт она решила преподнести широким массам, а заодно спецслужбам, которые после интервью телеканалу не смогут увильнуть от этого дела. Министр уповала на широкую огласку — свободно, словно читая мысли Левыкиной, рассуждал контрразведчик. Ей придется ответить — но не за дезинформацию, а за предание огласке непроверенных фактов. Одним из ключевых моментов в выступлении министра будет следующий: после вчерашнего разговора с высокопоставленным представителем ФСБ она так и не смогла дозвониться до своей дочери. «Дозвонится», но... поезд уже тронется.