Самарскому окружному суду».

Такого рода документов я прежде не видывал.

Ах, вот что - определение по результатам кассации.

Вот и прямые слова:

«Правительствующий сенат в судебном заседании выслушал кассационную жалобу отставного рядового Красноселова…»

И заключающее повеление:

«Решение присяжных заседателей и приговор Самарского окружного суда по настоящему делу отменить и дело возвратить в тот же суд для нового рассмотрения в другом составе присутствия».

Новое рассмотрение - это и есть «сначала». Увенчанный большим черным крестом лист судебной присяги, журнал, помеченный 12 марта. Та же запись: «Защитником подсудимого явился избранный им помощник присяжного поверенного Ульянов»; прежнего вида «Вопросный лист г. г. присяжным заседателям». И тот же коренной вопрос, но уже противоположный ответ: «Нет, не виновен». Победа!

Какая же чудодейственная сила позволила Ленину расковать правду по делу, обнажить ее лицо?

Факт. Один факт, удостоверенный при новом рассмотрении живым словом четырех свидетелей.

Чтобы разрушить обвинение Красноселова, надо было поставить судей перед живой оправдывающей действительностью.

Судьи не хотели видеть, что их приговор покоится на иллюзиях. То, что удостоверяли в суде Вильгельм Мникель - доносчик или секретный осведомитель, не поймешь кто, Андрей Антохин - ключник арестантского помещения, Василий Арсеньев - полицейский служитель, воссоздавало не порядок событий в доме Сурошникова в момент кражи, а порядок событий во 2-й полицейской части; не преступление, а разоблачение мнимого преступника. Никто не знал толком, был ли у торговца квашеной капустой «сотельный билет» в день «кражи», была ли сама кража, мог ли Красноселов украсть то, что он украл по утверждению приговора.

Подследственный солгал, сказав полицейскому служителю, что денег при нем нет. Ну и что же? Разве лгут только виновные? И разве не естественно допустить, что 67-летний неграмотный старик пытался ложью защитить себя от произвола полицейщины?

Оправдывающей Красноселова действительностью мог стать лишь один факт - честное получение им кредитного билета.

А это так и было.

«Сотельную» Красноселов принес в исхоженном арестантском сапоге из Самарского замка (так именовали тогда тюрьму чиновные люди). Трудно сказать, за действительную ли вину угодил он туда, только в приговоре по его первому делу стоял утюг, якобы похищенный из магазина Христензена, да еще одна такая же мелочь.

Старик лудил в тюрьме самовары и миски - пудами, а не штуками, как потом подтвердили книги тюремного эконома, ладил чайники для угоняемых в этап арестантов. Кто-то что-то давал ему, в установленные числа жаловал монетой и «господин эконом».

Незадолго до процесса подзащитный Ленина заявил ходатайство допросить в суде четырех служителей тюрьмы, которые бы сказали, откуда у него деньги. Суд отказал в ходатайстве, признав, что «обстоятельства, которые подсудимый Красноселов считает необходимым выяснить на суде через опрос вышепоименованных свидетелей, не имеют существенного для суда значения, ибо эти обстоятельства вполне опровергаются имеющимся в деле сообщением начальника Самарской тюрьмы…»

Вот это-то решение и атаковал Ленин в кассационной жалобе, составленной от имени его подзащитного.

Я говорю - Ленин, хотя нет ни его автографа, ни даже копии жалобы. Но есть факты: Ленин защищал Красноселова и в первом процессе, до составления жалобы, и во втором, после ее составления. Красноселов неграмотен. Наконец, быть может, здесь я ошибусь, я слышу, угадываю ленинскую аргументацию в совершенно неожиданном документе - в решении Правительствующего сената, удовлетворившего жалобу.

Быть может, я не ошибся?

Послушайте:

«…принимая во внимание, что понятие о существенности свидетельских показаний определяется важностью обстоятельств, подлежащих разъяснению, то есть значением их как для установления отдельных признаков преступления и обстоятельств, особо увеличивающих или особо уменьшающих вину, так и для разрешения главного вопроса о виновности, и не имеет ничего общего с предположениями, хотя бы и весьма вероятными, о том, что указываемые свидетели не в состоянии будут доказать новые или опровергнуть имеющиеся, хотя и существенные для дела данные, но уже установленные другими доказательствами, и находя, что усвоенное окружным судом толкование 576 ст. У. У. С. привело б к совершенному отрицанию предоставляемого подсудимому этим законом права представления новых доказательств к своему оправданию, как имеющих неизбежно целью опровергнуть установленные предварительным следствием изобличающие данные, Правительствующий сенат признает, что отказ подсудимому Красноселову в вызове дополнительных, указанных им свидетелей последовал по основаниям, явно несогласным не только с точным смыслом, но и с буквальным содержанием 575 ст. У. У. С».

После оправдательного вердикта присяжных Ленин поднялся над своим столиком, чтобы напомнить коронному суду об одном непременном последствии состоявшегося решения: Красноселову возвращается честное имя, ему должна быть возвращена и его собственность - хранимый в казначействе кредитный билет.

Судьи решили:

«Красноселова… признать по суду оправданным и по вступлении приговора в законную силу возвратить ему отобранный у него в качестве вещественного доказательства 100-рублевый кредитный билет».

С дотошностью ревизора проверяю исполнение судебного решения и, удовлетворившись тем, что все сделано, как надо, беру новое дело.

5

Еще одна ленинская защита.

То, что случилось на маленькой железнодорожной станции в 4 часа 30 минут по петербургскому времени, весьма драматично.

«Тело Коротина Андрея лежит в кладовой недалеко от станционного здания Безенчук. Тело обложено льдом. Одет Коротин в красную ситцевую рубаху и полосатые самотканые штаны. Росту Коротин 1 аршин 12 вершков, 9 лет»…

Это из протокола судебно-медицинского осмотра от 10 мая 1891 года.

А вот это - из показаний кузнеца Никифора Авдеева, записанных следователем от третьего лица:

«Когда прошли вагоны через Петра Наурскова и Андрея Коротина, Авдеев тотчас же подбежал к мальчику, который лежал головой на левом рельсе, взял его на руки, понес было с пути, но мальчик через одну минуту умер, тогда он его положил между запасными путями».

Мне очень жалко мальчишку.

«Росту Коротин 1 аршин 12 вершков, 9 лет».

Смерть оборвала этот счет… И так нелепо. Лишь за два часа до происшествия мальчуган приехал из деревни, чтобы навестить отца, станционного сторожа. Ехал - навестить, приехал - погибнуть.

Чувство сострадания, какие-то очень близкие ассоциации - как и Андрейка, я босоножнл на небольшой железнодорожной станции - обостряют восприятия того, с чем меня знакомят бумаги. И вот я уже стою на дощатой платформе Безенчука - именно тогда, в 4 часа 30 минут по петербургскому времени - все вижу и все слышу.

Станция тиха и пустынна.

Только что прошел, простучал поезд, и теперь не скоро ударят в зелено-медный станционный колокол… Андрейка и его дружок - две ярко-красные рубашонки - толкутся какое-то время у вокзального здания, присев на корточки, пьют воду из жестяной кружки, что подвешена на цепочке к большому ушату, и тотчас же устремляются