я шагнул прочь, хватаясь руками за затылок и глядя в небольшое окно рядом.

Секунду спустя Мэри-Бэт снова оказалась рядом со мной. Неуверенно коснулась моего бока, и я напрягся.

— Если она спросит о тебе, я за тобой приду.

Она не спрашивала обо мне. Ни вчера, ни сегодня. Она ничего не помнила, а каждый в больнице, — черт, да во всем городе, — говорил о ней. Это была самая сочная сплетня в Лэйк-Лохе за последнее десятилетие.

Все любили наш маленький причудливый городок, — и тишину в нем, — будто нетронутый современностью. Мы здесь были немного ретро, немного застывшие в прошлом. И тем не менее, люди по-прежнему любили драмы. Хоть что-то, что могло скрасить монотонность этого очаровательного места. В воздухе витал новых оживленный гул, заряд, которого обычно не встретишь. Я знал, что тоже являлся частью этих разговоров. Люди наблюдали за мной, хотели увидеть, что я сделаю дальше.

Все, чего хотел я — это увидеть ее.

Когда я пришел, персонал качал головой и указывал пальцем на комнату ожидания. Я хмуро бродил по коридорам, думая о том, чтобы схватить Мэри-Бэт и уговорить ее впустить меня. Сегодняшний день казался мне насыщенным: все были заняты, а на разговоры не хватало времени. Не то чтобы я возражал… но задавался вопросом, не старались ли они выглядеть занятыми, чтобы можно было избегать меня.

Пробыв тут больше около двух часов, мое терпение закончилось. Я ждал так долго… так невероятно долго. Я просто хотел увидеть ее. Поговорить с ней. Тогда я бы узнал.

Я должен был узнать.

У сестринского поста, расположенном недалеко от ее палаты, я оперся предплечьями на стойку и наклонился к одной из старших медсестер по персоналу.

— Эй, Эллен. Мэри-Бэт рядом?

Эллен подняла взгляд от своей бумажной работы. Вздохнув, она слегка покачала головой, но затем улыбнулась.

— Ты очень настойчив, Эдди.

Я улыбнулся, стараясь обнажить свои зубы. У меня были ямочки. Все любили ямочки.

Эллен хихикнула, вставая со своего стула.

— Мэри-Бэт здесь нет. Ее смена начинается не раньше семи. Так что тебе придется уговаривать кого-то еще.

— Вроде тебя? — Я улыбнулся еще шире.

Эллен протянула руку и ущипнула меня за щеки.

— Мне нравится наблюдать за твоими попытками, но мне нужно отнести эти документы вниз. На улице такой прекрасный день. Пойди и насладись им.

Я не ответил, и она ушла доставлять свою документацию, оставляя меня одного у стойки. Одна из медсестер прошла мимо меня дальше по коридору, повернула за угол и исчезла из виду.

Мой взгляд блуждал по комнате, в которой я провел столько времени. Я мог бы проскользнуть внутрь. Никого не было поблизости, чтобы заметить. До того как она очнулась, я никогда не колебался. Я просто шел. Однако сейчас, казалось, мне необходимо было все обдумать. Внезапно я занервничал.

Какой она будет без памяти? Узнает ли меня, если увидит? Что, если это была не она? А что, если все-таки она?

С тяжелым вздохом я отступил, отходя от стойки и упираясь спиной в стену. Немного ссутулившись, засунул руки в джинсы и склонил голову, задумавшись.

При всей той суматохе, царящей сегодня здесь, все казалось затихшим, успокоившимся, будто затаившим дыхание.

Тихий скрип заполнил мои уши, звук настолько слабый, что я не услышал бы его, не будь здесь такой тишины. Дернув подбородок в сторону шума, мой взгляд устремился прямо к фигуре, которая появилась в коридоре словно из воздуха. Шок и предвкушение столкнулись в моей груди, спустились в желудок, заставив его перевернуться.

Это была она.

Парализованный, я не мог пошевелиться. Я оставался на месте, прижавшись к стене, пока мои глаза цеплялись за каждое ее движение. За каждую деталь.

Она не видела меня. Все ее внимание было сосредоточено на том, чтобы переставлять одну ногу впереди другой, осторожно двигаясь по плитке.

Я не мог оторвать от девушки глаз, чтобы посмотреть, идет ли кто-нибудь к ней на помощь, или, может быть, она здесь потому, что так нужно. Как только эта мысль пронеслась у меня в голове, я понял, что она ослушалась назначения доктора. Никто из персонала не позволил бы девушке, потерявшей память, бродить по холлу в одиночестве.

Бело-голубая больничная накидка — это единственное, что я видел на ней, с тех пор как принес ее той ночью. Она висела на худеньком тельце, как занавески возле открытого окна в ветреный летний день. Грубая ткань развевалась вокруг нее, слегка колыхаясь, когда она передвигалась по коридору.

Ее движения были медленными. Девушка опиралась на стойку капельницы, которая и издавала этот слабый скрип. Одно колесо, вероятно, требовалось подкрутить.

Она была среднего роста, ниже меня, но не настолько, чтобы считать ее коротышкой. Я просто слишком высокий. Ноги девушки были обнажены, и я смог разглядеть ее длинные пальцы. Кожа была бледная, а на носу — россыпь светлых веснушек. Пока я смотрел на нее, она зубами впилась в нижнюю губу, концентрируясь, и что-то во мне слегка растаяло.

Я был таким слабым, когда дело касалось ее. Я даже не знал почему.

Что ж, ну да, я знал. Она была моей слабостью; и глядя на нее сейчас, я осознал, что в гораздо большей степени, чем мне казалось.

Медленно оттолкнувшись от стены, я встал прямо, и мой взгляд ни разу не покинул ее.

Густые волнистые пряди пшеничных волос рассыпались по ее лицу, когда она посмотрела под ноги. Они были неровными, некоторые пряди длинные, а некоторые, странным образом, короткие. Но выглядели они мягкими, независимо от того, какими растрепанными и неравномерными смотрелись.

Когда она приблизилась, усталость, казалось, охватила ее. Ее ноги подкосились, и она практически облокотилась на неустойчивую стойку. Я начал отходить от стены, намереваясь помочь ей, но мои движения испугали ее.

Она так быстро вскинула голову вверх, что это вывело ее из равновесия. Девушка дернулась, пытаясь удержаться в вертикальном положении, но стойка капельницы скользнула вперед. Она оказалась в этой неуклюжей войне по перетягиванию каната между своим телом и стойкой.

Я бросился вперед, когда колеса капельницы начали наклоняться и отрываться от земли.

— Осторожно! — крикнул я, подбегая к ней как раз вовремя, чтобы предотвратить ее падение.

Я не мог не заметить, как несколько моих пальцев коснулись гладкой кожи ее спины. Проклятая больничная накидка практически ничего не прикрывала, если она собралась бродить по коридорам.

Рука девушки обернулась вокруг моего предплечья, вцепившись в него так, будто от этого зависела ее жизнь.

Мы стояли так в течение длительного времени, словно танцевали, и закончили