Растет только брюхо дедушки Пузана.

Наконец однажды мы вглядываемся в горизонт и замечаем, что солнце стоит чуть выше, чем в предыдущие дни, во всяком случае, ниже не опустилось.

Теперь мы уверены, что оно не скроется окончательно.

— Ты отличный шаман, дедушка! — хлопает в ладоши Попрыгунья.

Старик, однако, мрачен и задумчив — понимает, что привольная жизнь кончилась.

К сожалению, наши припасы тоже.

Мы шли все время к северу и наконец остановились у замерзшего водоема. Разбили лагерь, дедушка Пузан усадил нас на охапки травы и приступил:

— Сегодня у нас урок рыбной ловли. Сначала немного теории.

— Ой, опять теория! Терпеть ее не могу, — ворчит Свисток.

— Помолчи, чучело. Теория важнее всего! От усовершенствования технологии рыбной ловли зависит наше выживание. Поэтому будьте внимательны. — Сверившись с дубинкой для записей, учитель провозглашает: — Итак, рыба живет в воде…

— Мы это знаем, дедушка.

— Давай поскорее, холодно.

— Рыба — вкусный и питательный продукт, — невозмутимо продолжает старик. — От рыбы не толстеют, она укрепляет память, но имеются некоторые неувязочки. Главная — то, что рыба живет в воде!

— А мы — нет, — подытоживаю я.

— Молодец, Неандертальчик, отлично подмечено. Это — проблема номер один. Исходя из этого, нужно…

— Или нам забраться в воду, или вытащить рыбу из воды, — заключаю я.

— А это не так просто, — продолжает дедушка Пузан. — Прежде всего потому, что рыбы во что бы то ни стало желают оставаться в воде. Итак, чтобы вытащить рыбу из воды, можно использовать разные технологии. Самую древнюю специалисты называют «Дубинкой-по-башке».

— Дубинкой-по-башке? — переспрашивает Попрыгунья.

— Именно так. Человек гоняется за рыбой и норовит оглушить ее — но эта технология малорезультативна. Отсюда следует…

— Что рыба проворнее человека! — смеется Медвежонок.

— Молодец, — хвалит дедушка Пузан. — Значит, если рыба проворнее, человек должен быть…

— Хитрее! — кричит Вонючка.

— Очень хорошо. Вот поэтому-то человек должен выбирать и место, и подходящий момент…

— А сейчас момент подходящий, дедушка Пузан? — спрашивает Попрыгунья.

— Не слишком, — признается учитель, поднимая кустистые брови. — Между нами и рыбами — по меньшей мере три локтя льда! Но мы хотим есть, верно?

— ДА! — кричим мы.

— Очень хотим, верно?

— ДА-А-А-А!!! — кричим мы еще громче.

— Ну, тогда за работу, разгильдяи! Берите кремни, крушите лед: рыбы внизу, в иле.

— Но, дедушка, — недоумеваю я, — ты же сам сказал, что технология дубинки устарела?

— Закрой рот и принимайся за дело, Неандертальчик, иначе вечером нам нечего будет поджарить на углях.

Волей-неволей беру мое кремниевое рубило и вместе со всеми приступаю к работе; дедушка Пузан надзирает за нами, удобно расположившись в тростниках.

Воздух звенит от наших криков, лед трещит под ударами, болото содрогается.

Как бы там ни было, а мы хоть согреемся от этакой зарядки.

— Старайтесь не вспотеть, — предупреждает дедушка Пузан. — Иначе, как тогда Буйволенок, превратитесь в сосульки. Разведу-ка я костер, вдруг придется кого-то отмораживать, а еще… м-ням… когда вы принесете рыбу, угли уже будут готовы. Ах, что правда, то правда: нет ничего вкусней хорошо поджаренной рыбы!

Я долблю лед и время от времени с завистью поглядываю на Щеголька: с яшмовым топором ему гораздо легче.

На память приходит один из первых школьных дней.

Дедушка Пузан учил нас обтесывать пластинки камня, чтобы получились лезвия топора. Щеголек слушал вполуха и испортил три или четыре куска очень редкого минерала, которые принес ему с юга какой-то охотник.

Тут дедушка Пузан, вне себя от подобного расточительства, впервые прибегнул к весьма распространенному педагогическому приему: схватил Щеголька за уши и поднял на метр от земли; тем самым уши олуха стали длиннее, а наше внимание повысилось.

Дедушка Пузан частенько использует этот метод, так что можно с первого взгляда отличить прилежного ученика от лентяя. У Свистка и Мячика, например, уши куда длиннее, чем у всех прочих…

Но вернемся к наглядным пособиям.

Вы должны знать, что школа у нас очень бедная, и мы должны приносить из дому все, что потребуется для урока: кристаллы кварца, кремниевые пластины…

А у Щеголька все из халцедона или яшмы: наконечники, скребки, лезвия топора. К тому же он носит редчайшие шкуры каких-то заморских зверей… И вечно хвастается, выставляется, чтобы все ему завидовали.

Вот и сейчас, на промерзшем болоте, он делает вид, будто долбит лед, а сам глядит на меня с усмешкой. Прекрасно знает — кто бы из нас ни поймал рыбу, он все равно ее выменяет на мед, который лежит у него в котомке.

Мед такой вкусный, пальчики оближешь; нам его нечасто удается попробовать, особенно зимой.

Вот почему, когда я разбиваю последний слой льда и вижу на дне здоровенную сплющенную щуку длиной с руку бабушки Хворостины, мне в голову сразу приходит одна мысль.

Щеголек, от природы не отличающийся умом, тупеет день ото дня, ни во что ни ставя уроки теории, которые проводит дедушка Пузан. Он вечно отвлекается, никогда ничего толком не запоминает, для него щука и сазан наверняка одно и то же.

Именно мне, я убежден, судьбою назначено заставить его почувствовать разницу.

— Ура! — кричу я. — Смотри, какой сазан: дедушка Пузан поставит мне за него хорошую отметку.

Щеголек придвигается ближе, шепчет:

— Хочешь меду?

Открывает котомку, опускает палец в этот нектар, сует в рот.

В морозном воздухе разливается восхитительный цветочный аромат.

— М-м-м-м… как вкусно… — облизывается хитрюга. — Хочешь, дам немножко?