— На что меняешь?

— На твоего сазана.

— Этот сазан пока единственный, больше мы не нашли ни единой рыбки. Он очень дорого стоит.

— Сколько?

— Отдавай весь твой мед.

— Ты спятил? Папа его выменял на целую кипу шкур!

— Сазан большой, жирный. Вечером все наедимся. Неандерталочке понравится.

Глаза у невежды разгораются.

— Четверть мешочка, — говорит он. — Хочешь — бери хочешь, — нет.

— Половину.

— Идет, — бурчит Щеголек. Длинной щепкой откалывает кусок сотов.

— Мало… — возмущаюсь я. Откалывает еще.

— Ладно уж, рыба твоя. Бери ее… и удачи тебе! Щука очнулась от сна весьма недовольная и свирепо взирает на нас.

Скажу вам больше: щука вообще не любит внезапных пробуждений — разбудишь ее невпопад, она ополчится на весь свет и начнет кусаться.

Особенно, если увидит руку, готовую ее схватить.

Сколько, интересно, зубов у щуки? Видно, немало, судя по воплю, который издал Щеголек.

Да, видите ли, голова у этой щуки не меньше моей и зубы соответственные.

Щеголек бегает, трясет рукой, но щука не ослабляет хватки: крепко вцепилась в ненавистную руку.

— Эй, глядите, Щеголек поймал рыбу!

— АЙ-Й-Й-Й-Й-Й-Й!!!

— Молодец, Щеголек, здорово!

— УЙ-Й-Й-Й-Й-Й-Й!!!

— Ура, наедимся!

— ОЙ-Й-Й-Й-Й-Й-Й!!!

Пока что, как видно, не Щеголек наелся, а щука.

«Сочный кусочек, — думает рыба, нехотя отрываясь от вкусной руки. — Жалко, времени нету доесть до конца». В самом деле, щука заметила полынью.

ПЛЮХ!

Наш ужин уплывает.

— Мой сазан! — в отчаянии ломает руки Щеголек.

Тут подходит и дедушка Пузан.

— Уй, как больно, — хнычет Щеголек, показывая окровавленную руку. — Дедушка Пузан… я поймал сазана…

При этих словах старик буквально выпрыгивает из шкуры.

— Сазана? Гр-р! Вот что значит не слушать на уроке! У сазанов крохотные зубки, Щеголек! Ты — кладезь невежества! Бездна глупости! Иди-ка сюда: вот ужо я вытяну тебе уши.

И отрывает охламона от земли.

Мой соперник орет как оглашенный, и я, лакомясь восхитительным медом, даже немного ему сочувствую.

К вечеру мы ставим хижину посреди болота; лица у всех вытянутые, особенно у дедушки Пузана.

— Плохо, ребята, очень плохо! — брюзжит учитель, когда мы рассаживаемся вокруг костра. — Росомаху мы упустили. Не поймали ни одной рыбы. Скверные времена настанут для ледниковых людей, когда вы будете добывать пищу.

— По правде говоря, дедушка Пузан, — заявляю я, набравшись храбрости, — в твоей методике слишком много теории и слишком мало практики.

— Помолчи, ветрогон. Не дорос ты еще до моей методики. Столько лет я ее применяю, и она всегда приносила добрые плоды.

— Если бы, вместо того чтобы поболтать языком да улечься на соломе, ты бы сам показал нам, как ловить рыбу, — продолжаю я, — у нас бы сейчас в животах не урчало.

— Неблагодарные! У меня ревматизм, артрит, головокружения… кстати, мясца ни у кого не осталось?

— НЕ-Е-Е-ЕТ! — кричим мы хором.

— Да ладно вам, ладно, — бормочет старикан. — Это значит, что… придется готовить тюрю из… ик… у меня все кишки переворачиваются при одной мысли!

Березка, наша травница, бежит в угол хижины и достает большой кожаный мешок. Потом со смехом подбегает к учителю, развязывает мешок и сует ему под самый нос.

Дедушка Пузан чуть не падает в обморок.

Но Березка не отстает:

— Помнишь, дедушка, чему нас учила тетушка Бурундучиха?

— Не напоминай…

— Ивовая тюря — очень важный продукт в рационе ледниковых людей. Чтобы приготовить мешок ивовой тюри, нужно по меньшей мере десять мешков свежих листьев карликовой ивы…

— Прекрати, Березка, прошу тебя, — хнычет дедушка Пузан, который на дух не переносит все, что хоть отдаленно напоминает о растительной пище. — Я слишком хорошо знаю, что такое ивовая тюря!

Но девчонка безжалостно продолжает сыпать соль на раны.

— Листья срывают в разгаре лета и замачивают в кожаных мешках, на солнце. Потом, когда они упреют…

— Бэ-э-э! Хватит! — Дедушка Пузан хватается за живот.

— Когда листья упревают, это сразу понятно: вонь стоит такая, что близко не подойти, — комментирую я.

— Вот тогда-то, — продолжает Березка, — мы их разминаем и готовим тюрю, добавляя березовый сок и немного ягеля. Смесь плотно закупоривается и бродит несколько лун. Когда наступают холода, мешок зарывают в снег — и к середине зимы тюря готова к употреблению. Как эта, например. Кто хочет?

Березка сует руку в мешок, достает пригоршню липкой массы.

По правде говоря, холод немного отбил отвратительный дух перепрелых листьев, и все же запах ивовой тюри отнюдь не возбуждает аппетит.

Дедушка Пузан и вовсе воротит нос.

— Эй, ребята, у меня идея, — кричу я. — Почему бы не смешать тюрю с медом? Может, так будет вкуснее.

— Ты хочешь разбазарить мой мед? — верещит Щеголек, от изумления вытаращив глаза.

— Разумеется, — киваю я. — Я ведь не такая жадина, как ты; и потом, мед был твоим. А теперь он мой.

На жарком огне мед подтаивает. Лью густую золотистую жидкость в ивовую тюрю, размешиваю палочкой: получается изумительная похлебка!

Даже дедушка Пузан соблазнился — робко пробует, а потом, как всегда, приходится сдерживать старого обжору.

Тюря исчезает в мгновение ока — вот уже все одновременно суют руки в мешок, выскребая остатки.

— М-м-м… вкуснятина! — облизывается Морж.

— Жалко, больше нету, — хнычет Вонючка.

— Неплохо для затравки, — кивает дедушка Пузан. — Теперь бы жаркого.

— Увидишь его во сне, — говорит Попрыгунья.