мне совсем не нравилась. Удары моего сердца стали стремительно набирать обороты. Я ощутил, как во рту начало сохнуть.

— Все эти годы, Алекс, все эти долгие восемь лет я мечтала лишь об одном — чтобы ты, наконец, вернулся. Десятки раз я представляла, как встречаю тебя после твоего освобождения. Обнимаю, целую. Я мечтала, что мы с тобой улетим на какую-нибудь далекую планету Федерации подальше от суматохи, политики и постоянных распрей. Проигрывала это в голове раз за разом.

Девушка умолкла и снова опустила голову, потом подняла. Ее взгляд отражал вселенскую тоску, но такую тоску, с которой она уже справилась. Осталось сделать лишь последний рывок — и все. И она его сделала, сказав:

— Мы расстаемся, Алекс. Да. Для тебя это, конечно, станет ударом, но я решила нанести его тебе. Во всяком случае, лучше так, чем просто внезапно пропасть, как будто меня никогда и не существовало. Признаюсь, поначалу именно так я и хотела поступить, но потом подумала и решила, что сказать все лоб будет правильнее. Ты сильный, Алекс. Ты справишься. Мы оба это отлично знаем. Не будь ты таким, то не решился бы на то, из-за чего попал в тюрьму…

Кларисса снова взяла паузу. Ее взгляд изменился. Исчезла тоска, растаяла как утренняя дымка тревога. Она вдруг внезапно набралась сил и уверенности. И я понял: она, как и почти все те, кто меня окружал и был дорог, тоже винит меня в моем поступке. Все дело лишь в том, что она не хотела этого показывать раньше, возможно, даже запрещала сама себе. Но теперь запреты сняты, маски сброшены. Теперь дозволено все.

— У меня к тебе будет всего одна просьба, Алекс, — продолжила она спустя показавшуюся вечной паузу. — Придет день, и ты выйдешь из тюрьмы. У тебя будут вопросы, на которые ты захочешь получить ответы. Я прошу тебя, умоляю ради всего того светлого, что было между нами, не пытайся отыскать меня. Надеюсь, те пятнадцать лет, которые ты проведешь в застенках, научат тебя многому, и ты выполнишь мою просьбу. Сейчас ты зол и опустошен, но придет время, и раны заживут. Они всегда заживают. Не думай, что мне было легко принять это решение. Я очень долго готовилась к нему. Но пойми, дальше так продолжаться больше не может.

Кларисса снова умолкла. Я неотрывно смотрел на ее голографическое изображение и ясно увидел, как в ее глазах заблестели слезы.

— Прости меня, Алекс, — произнесла она, и ее голос дрогнул, глаза уже откровенно наполнились слезами. — Не сможешь сейчас, то получится потом. Ты справишься со всем. Мы вместе справимся. Когда-нибудь ты поймешь меня. А теперь прощай. Навсегда.

Она замолчала, а через миг голографическое изображение вздрогнуло и пропало. От резко померкшего света вокруг стало темно, как в старом подвале.

Через миг снова загорелись лампы. Дверь в переговорную комнату раскрылась, раздался голос надзирателя, требующий меня выйти наружу. Я же не смог сдвинуться с места. Мое восприятие пошатнулось. Все вокруг забегало, замелькало. Я словно выпал из реальности…

***

— Пятнадцать лет?.. — проговорила Кларисса с таким чувством, будто ей только что сообщили о смерти близкого человека. Лицо исказила гримаса ужаса. Это было отчетливо видно даже сквозь голопередатчик.

Я кивнул, не найдя в себе сил произнести еще хоть слово.

— Боже, Алекс… — протянула она и заплакала, ее прекрасное личико скривилось, скукожилось, сминаемое болью и отчаяньем.

— У меня осталось право последнего звонка, вот я и решил сообщить тебе о наказании сам. На днях ты получишь официальное подтвреждение, — сказал я, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться. Первичный шок от осознания фатальности происходящего уже прошел, но я по-прежнему опасался резкой и безапелляционной реакции на все это со стороны Клариссы. Смотреть, как она мучается, было куда более тяжелым испытанием, но осознавать, что я здесь и сейчас могу потерять ее навсегда, было еще страшнее.

— Хорошо… хорошо… — заговорила она спустя четверть минуты. Ее веки были опущены, даже сжаты, лицо кривилось так, словно она испытывала едва сдерживаемую боль. — Мы наймем хорошего адвоката, и он во всем разберется. Если нужны деньги, я найдуих…

— Нет, Кларисса, никакой адвокат уже не поможет. Это военный трибунал, а он работает совсем по иным законам, нежели гражданский суд. Но ничего, зато у меня теперь появится время, чтобы как следует выспаться, — на последних словах я еле-еле выдавил из себя улыбку. Искусственную и жалкую.

Клариссу это ничуть не развеселило. Тревога из ее взгляда никуда не делась, напротив, ее стало еще больше.

— А досрочное освобождение?.. Разве ты не имеешь на него право?.. У тебя столько заслуг перед Федерацией… — в ее взгляде вспыхнула надежда, которую через миг мне пришлось безжалостно раздавить.

— Нет. Это военный трибунал, здесь такого нет. Мне придется отбывать наказание все пятнадцать лет и ни днем меньше.

Девушка накрыла лицо ладонями, всхлипнула. Потом еще раз и еще. И уже через мгновение она зарыдала.

— Кларисса, перестань, — попытался успокоить ее я, но поток эмоций уже было не остановить. Как же мне хотелось ее обнять и прижать к груди!.. За эту возможность я бы отдал еще пятнадцать лет жизни.

— Зачем, Алекс?.. Зачем ты убил тех локсийцев? — прокричала навзрыд она.

— Я… должен был это сделать, — твердо сказал я. — Они сожгли нашу планету.

— Пятнадцать лет, Алекс! Пятнадцать лет! Это целая жизнь! Целая вечность! И она пройдет без тебя! — девушка снова заплакала, закрыв лицо руками.

Мне было больно на все это смотреть, невыносимо слушать, а главное — осознавать. Ведь Кларисса была во всем права. Пятнадцать лет — это вечность, которую мне предстояло провести в четырех стенах у черта на рогах. Без нее.

Я молчал, чуть опустив голову. На душе было так погано, что я даже подумал о том, что зря позвонил Клариссе. Нужно было отправить ей сухое одностороннее голосообщение без лишних пояснений. Она бы, конечно, все равно попыталась узнать подробности, но к тому времени эмоции уже улеглись бы, и все, возможно, сложилось бы куда проще.

Но я снова решил пойти по сложному пути, доказывая невидимому сопернику, что нет той силы, что способна сломить меня. Нет страха и сомнений. Нет нужды ни перед кем отчитываться. Да и если кому-то что-то доказывать, то только самому себе.

Когда спустя немного времени рыдания прекратились, девушка аккуратно вытерла слезы, негромко шмыгнула носом, поглядела на меня чуть припухшими глазами и осипшим голосом произнесла:

— Хорошо, Алекс. Я принимаю твое решение и твою судьбу. Как и всегда. Пятнадцать лет — значит, так тому и