Я хотела перейти к следующему рецепту красоты, но тут раздался душераздирающий крик:

– Ироды, со свету сжить хотите? Что вы творите?

В дверях бани показалась Паулина, лицо ее было багровым:

– Что ж вы делаете? Совести у вас нет! Я вся исцарапалась вашим веником, что вы понапихали туда?!

Мы стояли в замешательстве, никто не понимал, что произошло. Никому и в голову бы не пришло хоть как-то поиздеваться над соседкой, несмотря на ее несносный характер.

– Вот, посмотрите, какие у меня царапины теперь на руках! Точно такие же по всему телу! – кричала Паулина. – Я всегда знала, что вы меня не любите, но чтобы смерти мне желать, не думала!

– Это я виновата, – робко произнесла Анна Францевна, подойдя поближе. – Простите меня! Я из добрых побуждений. Оля сказала, что можжевельник от простуды помогает, а береза от курения отвращает, – вот я и составила специальный веничек для себя. Курю как паровоз! Простите за мой французский! Пора бросать! А колючих-то всего пару веточек и положила! Я и представить не могла, что так получится! Я действительно не полагала, что ими так поцарапаться можно! Простите ради всего святого!

Паулина опешила. Уж кто-кто, а Анна Францевна была у нее вне подозрений. Она относилась к тем возвышенным натурам, которым по природе своей претит всякая подлость и низменность чувств.

«Колючая ситуация» разъяснилась, пострадавшая сторона приняла извинения, и вся наша честная женская компания, за исключением Паулины, проследовала за хозяйкой в новую, пахнущую кедром баню.

Когда банная феерия завершилась и мы вошли в дом, наши мужчины уже неспешно разливали сливовую настойку.

– С легким паром! – салютовали они.

– Спасибо!!! – от души поблагодарили мы.

Люськин Виталик, отказавшийся от посещения бани ввиду чрезмерного потребления алкогольных напитков, уже бренчал на гитаре. Но после строгого взгляда Люськи поумерил бардовский пыл и отложил инструмент в сторону. Хозяйка заварила травяной сборный чай и пригласила к столу.

– Как же хорошо, мои дорогие! – не в силах сдержаться от нахлынувших эмоций и градуса в чарочке, буквально пропел Иванович. – Сидеть вот так, за столом, на природе! Вах! Хорошо!

– Полностью поддерживаю! – вторил Кефирыч. – Сколько лет мы уже вместе – и не сосчитать. За это время так сблизились, практически родственниками стали. Сколько пережито, сколько сделано!

– Помните анекдот тех времен? – вклинился в разговор Виталик.

– Смотря какой, – раздраженно заявил Кефирыч, которого подвыпивший десантник отвлек от ностальгических воспоминаний.

– Сейчас, – не обращая внимания на недовольство соседа, продолжал он. – «Вот, купили дачу для отдыха. Ну и как, отдыхаете? Да! Когда на дачу не ездим!»

– Это старый анекдот, я новый знаю, – подключился Иванович. – «Шеф, отвезешь мою тещу на дачу в Петушки? Тысяча рублей. Вот тебе две, вези. А сдача? А с дачи не надо!!!»

– Раньше мы лучше жили, – села на своего конька Паулина. – У людей цель была, строили светлое будущее, помогали друг другу, делились всем. А теперь каждый над своим добром трясется, в дом боятся лишний раз пустить, кругом одни барыги да спекулянты, а порядочных людей днем с огнем не сыщешь!

– Как я понимаю, это камень в мой огород? – завелась Люся. – И не стыдно тебе? Сидишь у меня в доме и такую ересь несешь!..

– А что делать, с кем-то общаться надо – вот и приходится.

– Приходится что? Меня терпеть?..

Чтобы предотвратить назревающий скандал, Иван Иванович вдруг протяжно запел: «Долго я бродил среди скал. Я могилу милой искал, но ее найти нелегко. Где же ты, моя Сулико?» Его баритон отвлек внимание конфликтующих сторон. Артистизм Ивановича не раз приходил на помощь, и в этот раз подобный маневр сработал.

Хотя губы Паулины были плотно сомкнуты в одну тонкую линию, было видно, что продолжать диспут она не собирается. Да и Люся уже отошла.

– Ладно, что мы все о прошлом да о прошлом – как старики. Давайте лучше о том, сколько еще всего нас ждет впереди! Что-что, а коронавирус этот проклятущий нам уж точно не страшен. Правда, Паулина? – подмигнула Люська.

Зимние посиделки продолжились, а к Паулининым инсинуациям все давно привыкли, как к природным катаклизмам, на которые нельзя повлиять. Можно только принять и простить.

Первые лучики мартовского солнышка знаменуют для жителей Дачкино не только приход весны, но и открытие сезона, хлопотной подготовки к посевной. Дачкинцы высаживают у себя на подоконниках рассаду овощных культур, чтобы летом снимать богатый урожай и хвастаться друг перед другом своими умениями. Каждый считает себя агрономом, за плечами которого внушительный послужной список. В общем, в марте наступает жаркая пора выращивания рассады, деятельное погружение в сельхозработы, первое захватывающее мероприятие после долгой зимней спячки.

Ранним мартовским утром я пила кофе на кухне, читала свежую периодику и размышляла, как лучше спланировать день, чтобы все успеть. Главной задачей, которую я наметила для себя на сегодня, были подготовка почвы и посев семян томатов на рассаду. Мой плавный и размеренный утренний ритм нарушил внезапный звонок. Кто-то стоял у моей калитки и отчаянно пытался прорваться в дом. Нервозность звонящего была очевидна: кнопку домофона жали долго и настойчиво. Подойдя к видеодомофону, я увидела Манану, которая, как в забытьи, прислонила палец к клавише вызова, надавила на нее и не желала убирать, пока калитка не распахнется. Роман, мой помощник по хозяйству, встретил Манану и проводил ее ко мне на кухню.

В таком виде свою соседку-грузинку, обычно сдержанную и спокойную, я видела впервые. Она напоминала колбу, наполненную яростью до краев, готовую взорваться от дуновения легкого ветерка, и выплеснуть всю злобу и отчаяние наружу. Лицо у Мананы было лилового цвета, под глазами виднелись темные круги – следы бессонных ночей. Она выглядела измотанной и постаревшей. Нестабильность психического состояния выдавали красные пятна, проступившие на шее и зоне декольте, а также застывшая боль и беспомощность в глазах.

– Проходи, Манана! Давай я тебе кофе налью? – мягко предложила я непрошеной гостье, легко перейдя на грузинский язык, которым, как вы знаете, я отлично владела.

Манана молчала и лишь резким жестом головы показала, что кофе она не хочет.

– Может, воды? – участливо спросила я.

Манана безмолвствовала. Внутренние переживания настолько захлестнули ее, что она не могла сосредоточиться и внятно произнести ни одного слова.