– Я еду в больницу, – продолжает Макс. – Не пугайся, со мной все в порядке. Не нервничай, сказал же, что приеду.

Мне становится любопытно, и это хоть как-то отвлекает от мыслей про Аленку. Кого так уговаривает Макс? Спокойно, уверенно, однако от меня не ускользает, что в янтарных глазах на миг плеснуло беспокойство, а брови хмуро сошлись на переносице. Да и движения стали какими-то резкими.

Макс заканчивает разговор, резко выкручивает руль и успевает проскочить на зеленый свет. У меня все внутри переворачивается от страха, руки леденеют.

– Псих, – шепчу я одними губами, вцепившись в сумочку.

– Всегда к твоим услугам, дорогая, – даже не думает смутиться Макс. И паркуется возле больницы.

Я бы с удовольствием пререкалась с ним еще и еще, дабы не идти внутрь. Однако мне ничего не остается, кроме как холодно улыбнуться Янгу и поблагодарить:

– Спасибо большое. Это была неоценимая услуга.

Хотя я могла добраться сама. Но это осталось несказанным: не стоит в своей неприязни совсем уж опускаться. Макс доставил меня быстро, не раздумывая, помогать или нет. Да, я его не просила. Но, возможно, не всегда нужно кого-то просить, чтобы подставили плечо.

Он как-то странно смотрит на меня. Наверняка ожидал совсем других слов, но я и так сказала все, что могла. Молча кивает, давая понять: да нет проблем, подумаешь. И кажется, что глаза его странно тускнеют, солнечный неистовый янтарь затягивается изморозью.

Я выхожу из машины. Стало прохладнее, хотя лето по идее должно радовать зноем и теплыми вечерами.

Передергиваю плечами, стараясь не думать о том, что джип никуда не отъезжает, и бегу к входу. Тяжелая деревянная дверь поддается не сразу; приходится сделать глубокий вдох, велеть себе успокоиться и приложить силу. Со второй попытки все получается.

Мне везет: в коридоре четыре человека из персонала. Подхожу быстрым шагом к регистратуре, на всякий случай уточняю, здесь ли еще Алена Грот. Потому что со слов Ляли я не все поняла, да и нормально услышать ее не получилось.

Мне всё подтверждают, и я едва ли не взлетаю на третий этаж. Вижу вдалеке худенькую сгорбленную фигурку. Сердце пропускает удар, а потом начинает колотиться так, что едва не выпрыгивает из горла. Что с ней? Как она?

Потом мозг включается и начинает усиленно работать. Раз в коридоре, а не в палате, значит, не все так плохо.

Мои шаги кажутся жутко громкими и гулкими. Или это продолжает так биться сердце, что я больше ничего не слышу?

Стараюсь не думать о взмокших ладонях, о резко потяжелевшей сумке, в которой толком ничего нет, о тонкой девчушке, которая сидит на лавке и смотрит под ноги.

– Алена, – выдыхаю я, садясь рядом с сестрой и сгребая ее в охапку.

От нее пахнет шампунем «Манго и йогурт» и каким-то лекарством. Светлые волосы щекочут, лезут в лицо, но мне все равно. Только сейчас я могу успокоиться, убедившись, что сестра цела и невредима. Можно прикоснуться к ней и больше никогда не выпустить.

– Со мной все хорошо, – выдыхает она. И пусть интонация достаточно бодрая, но голос невероятно тихий. – Подумаешь, потеряла сознание, ничего особенного.

– Вы ее слушайте больше, – звучит рядом голос Ляли, и я поднимаю голову.

Подруга Алены красится в пепельный цвет и носит две косички. Порой они свободно спускаются ей на спину, порой закручены в смешные загогулинки и закреплены невидимками, придавая девчонке сходство с каким-то зверьком.

У Ляли невероятно бледная кожа и огромные голубые глаза настолько светлого оттенка, что иногда радужки почти сливаются с белком. Низкий лоб, изящный нос, пухлые губы. Короткие светлые ресницы. На самом деле Ляля – натуральная блондинка, но почему-то не переносит родной цвет волос, постоянно экспериментирует. Она вечно таскает джинсы или комбинезоны, терпеть не может платья, а каблуки считает адским изобретением.

Лялю не назовешь красавицей, но от девчонки всегда исходит волна такой уверенности и обаяния, что у окружающих не остается шансов.

К тому же она практичнее Аленки. Поэтому я никогда не волновалась за сестру, если та куда-то пошла с Лялей.

– Слушаю, – говорю сухими губами. – Рассказывай ты.

– Ой, ну все, – фыркает сестра и закатывает глаза, высвобождаясь из моих объятий. – Давайте еще порыдайте тут в два ручья. Со мной все в порядке.

– Она… – начинает Ляля.

В эту минуту открывается дверь палаты, возле которой мы сидим, и появляется молодой врач.

– Вы Грот? – спрашивает он и смотрит на меня. – Ваша сестра сейчас в порядке, но нам нужно поговорить.

Я смотрю на обеих девочек, киваю врачу, поднимаюсь и следую за ним.

В кабинете врача все белое. Но сейчас, в свете электрической лампы, оно выглядит куда мягче и уютнее, чем должно. Хотя как может быть уютно в больнице? Глупые мысли и неприятная ситуация.

– Вы мать? Старшая сестра? – спрашивает он, занимая место за столом.

Не такой молодой, как показалось сначала. Наверное, даже мой ровесник. Русоволосый, зеленоглазый, с узкими губами и пронизывающим взглядом. Словно не человек, а статуэтка из мрамора. Белый халат идеально оттеняет кожу и подчеркивает холод, который чувствуется рядом с этим человеком. У него красивые руки, длинные гибкие пальцы, к которым хочется прикоснуться.

На бейджике написано: «Игорь Васильевич Олейник, невролог».

Понятия не имею, кто в такой ситуации должен со мной говорить. И лучше бы не понимала до конца жизни, безумно желая, чтобы все были здоровы и не обращались к врачам.

– Сестра, – говорю немного хрипло. Губы почему-то не слушаются.

Мне не нравится взгляд зеленых глаз. Точно над обнаженной кожей зависло острое лезвие, в любую минуту готовое погрузиться в нее, окраситься кровью.

И цвет… это не зелень травы, это королевский нефрит покойных правителей майя, мозаикой выложенный на погребальной маске. Потому чувствуется потусторонний холод и немой приговор.

– Пока ничего страшного. Скорее всего, переутомление. Но это может быть началом…

Он расспрашивает про Аленку детально, спокойно, учитывая каждую мелочь. Что-то говорит про вегетососудистую дистонию. Советует провериться, предупреждает, что не стоит отмахиваться.

В процессе разговора я почти проникаюсь симпатией к неврологу: сейчас он не кажется таким холодным и отчужденным, как поначалу.

– Спасибо, – говорю по завершении его речи. – Раньше такого не было. Теперь буду следить. Учеба, нагрузки…

Сама не знаю, что сказать дальше. Чувствую, что меня рассматривают с каким-то немым любопытством, но при этом не рискуют задавать вопросы. А зря. Мог бы и что-нибудь сказать. Почему-то возникает странное ощущение, что мы еще не раз пересечемся. Игорь Васильевич, не стесняйтесь, поговорите со мной еще немного. Не важно о чем.