1792 г. Джеймс Мэдисон, — они в равной мере будут уважать как право собственности, так и владение правами»51.

Существенная черта капитализма как политико-экономической системы — безопасность частной собственности. Чтобы обеспечить свободный общественный порядок, государство обязано защищать людей от насилия и обмана со стороны преступников внутри страны и врагов из-за рубежей, воздерживаясь при этом от участия в производстве товаров и услуг. Разумеется, идеальный капиталистический порядок, защищенный минималистским государством, не существовал никогда и не мог существовать. Защитник неизбежно оказывается развращен полученной властью. Мы не можем игнорировать и властную человеческую потребность в безопасности — предоставляемой государством или религией — как повсеместное противодействие человеческой потребности в свободе. Таков контекст, формирующий современный интерес к либертарианству и его важность как «светской религии» и политической силы, во многом подобно тому, как колониальный статус американцев в середине XVIII в. сформировал контекст для Декларации независимости.

Декларация независимости — документ, который основатели использовали, чтобы оправдать отделение колоний от Британской короны и заявить право Соединенных Штатов на место среди суверенных наций. Это провозглашение коллективом — группой людей, которую главным образом определяет география, — своей национальной независимости. Национальная независимость, однако, — это не личная независимость. Национализм — не индивидуализм.

Либертарианство как декларация личной независимости дополняет американизм, воплощенный в Декларации независимости, провозглашающей национальную независимость. Это утверждение автономии и личной ответственности и отрицание принудительного патернализма современного государства. Либертарианство в качестве «религии» личной свободы и ответственности нуждается в формальной декларации таковой. Я предлагаю для нее следующую преамбулу.

Декларация либертарианской независимости

Мы полагаем эти истины самоочевидными: что все люди рождены равными и что достоинство, присущее их человечности, подразумевает, что они несут ответственность за свои действия как перед самими собой, так и перед другими людьми. Их создатель, соответственно, наделил их неотъемлемой ответственностью, т.е. способностью отвечать за свои поступки; это обязательство не может быть ни отнято у них другими людьми, ни отвергнуто ими самими. Наиважнейшей из обязанностей человека является его ответственность: принять на себя правление собой; уважать личность и права других; поддерживать себя и тех, кто в результате свободно им предпринятых действий зависят от него, и ради этого сотрудничать с другими; избегать применения насилия в отношении других, в частности для того, что может представляться интересами этих других людей.

Первичность ответственности

Как исторически, так и нравственно ответственность предшествует свободе. Дети имеют или должны обладать ответственностью до того, как они получают свободу. Это не противоречит точке зрения, которой придерживаюсь и я, о том, что свобода и ответственность идут рука об руку, что это две стороны одной и той же моральной монеты. Это вопрос вроде «что было раньше: курица или яйцо?», — и я предлагаю считать — что курица, как если бы это было так и на самом деле. Отдельные люди и группы не могут быть свободны, если они не желают ограничивать себя в наклонности лишать других людей той свободы, которой они хотели бы для себя самих. Первичная обязанность каждого человека в том, чтобы править собой, а не править другими.

Нас контролируют, а мы контролируем других посредством наказаний и поощрений, кнута и пряника. Билль о правах предлагает нам определенные защиты от применения государством кнута — его (государства) аппарата принуждения. К сожалению, он не предоставляет нам защиты от применения государством пряника — «прав на» образование, здравоохранение, социальное обеспечение и другие «блага». Эта опасность знакома нам по практикам социалистического перераспределения. Пятьдесят лет тому назад консервативный автор Гэрет Гаррет отмечал: «За минувшие два десятка лет в отношениях между правительством и народом произошла революция. Прежде правительство было ответственностью народа. Теперь народ стал ответственностью правительства»52. Если народ — ответственность правительства, то обязанность государства — предоставлять всем этим людям меры подстраховки от нищеты, болезни и, пожалуй, самое важное — от самих себя. Так возникает терапевтическое государство с мириадами правил и законов, регулирующих вещества, игры, секс, самоубийство и душевную болезнь.

Чем чревата эта политика? Она обеспечивает такие людские потребности, которые взрослые, желающие быть свободными, должны обеспечивать себе сами. Если они позволят государству предоставлять блага, которые они могут обеспечивать сами — такие как найм на работу, образование детей, сведения о том, какую еду есть и какие препараты принимать, — с ними произойдет, нравится это кому-то или нет, инфантилизация, и они будут зависеть от государства все сильнее и сильнее. Они начнут определять себя и других и соответственно обращаться с собой и с другими не в качестве ответственных действующих лиц, а в качестве жертв нищеты, дискриминации, злоупотребления наркотиками, злоупотребления в отношении детей, а также психического заболевания. Такова трагедия нашего нынешнего состояния: «права», на самом деле представляющие собой правила, такие как право на медицинскую помощь или на социальное обеспечение, множатся. В то же время мы лишаемся действительных прав, таких как право на самолечение или на самоубийство53. В рамках общественного порядка, опирающегося на уважение верховенства права и свободный рынок, взрослые должны иметь право на то, чтобы ошибаться, не в меньшей степени, чем на то, чтобы быть правыми. Я предлагаю считать право быть «психически больным» образцом права быть неправым. (Если человек, которого называют душевнобольным, лишает других права на жизнь, свободу и собственность, с ним следует обращаться точно так же, как мы обращаемся с людьми, которые совершают эти преступления и которых душевнобольными не называют.)

Краткое рассмотрение языка психиатрии всегда поучительно. Пятьдесят лет назад психиатры говорили о психических заболеваниях — неврозе и психозе. Сегодня они используют эти термины не так часто. Вместо этого психиатры говорят о «психическом расстройстве», и этот термин еще больше дискредитирует их претензии на статус медицинской науки. Когда я был молод, психиатры признавали, что невротики расстроены, а психотики причиняют расстройство. Теперь они утверждают, что все такие люди «имеют расстройства» (have disorders). Люди, называемые «психически больные», или расстроены (are disordered, недовольны собой), или расстраивают (are disordering, вызывают недовольство у других). Показательно, что термин «беспорядочное поведение» (disorderly conduct) описывает разновидность уголовного преступления54. Однако большинство так называемых психических расстройств не описывают поступки, составляющие преступления, подлежащие, соответственно, уголовному наказанию. Вместо этого они указывают на преступления против законов о психическом здоровье, наказуемые психиатрическим «лечением».

Либертарианцы справедливо отмечают, что свободный рынок «работает» лучше, чем командное хозяйство. Именно здесь кроется причина, по которой столь многие либертарианцы неохотно выступают против психиатрии.

C XVII в. людям становилось очевидно, что свободный труд экономически более производителен, чем труд