— Что значит оказаться в нужное время в нужном месте, — пробормотал Николай, — а тут толкаешь встречных всю жизнь и никакой прибыли. Что, если поискать следы хрустального чуда в этом музее? Ведь должен там кто-то знать, где разбросаны по свету многочисленные изделия ювелира и где коротали последние годы его наследники?

Не теряя времени даром, сын изобретателя многоместного мотоцикла направил свои стопы туда. Побродив среди египетских саркофагов и греческих фризов первого этажа, он проник в святая святых — в отдел, где сидят научные сотрудники. Назвавшись директором частной картинной галереи из Харькова, он спросил, нет ли среди присутствующих человека, который занимался бы изделиями Фаберже.

— Был такой, но ушел на пенсию. Юлия Борисовна, как звали старичка, который писал статью о Карле для «Британики»? — откликнулся молодой, рано полысевший искусствовед.

— Никодим Петрович Сыроземов, — отозвалась такая же молодая, но уже успевшая располнеть женщина. — Миша, а почему здесь посторонний?

— Я не посторонний, меня ждет генеральный директор, — быстро парировал гость. — Адрес. Не могли бы сообщить адрес этого Никодима?

— Частная галерея — это очень интересно, — шепнул ему лысый. — Могу предложить консультацию и посредничество. Продажа картин, питерский авангард, почище Лианозова, иностранцы так и рвут.

Пока он шептал, дама нехотя встала с места, достала с полки гроссбух и, с отвращением полистав его, сказала:

— Ропшинская, 32, квартира 26.

Взметнув фонтанчик пыли, книга захлопнулась.

— Ваше предложение меня очень заинтересовало, — таким же шепотом ответил Николай лысому знатоку авангарда. Тот сунул ему в руку визитную карточку, и директор харьковской галереи, посмотрев на часы, что должно было означать «Ваш генеральный вне себя от волнения», покинул обитель знатоков живописи и бегом отправился назад в гостиницу. Времени на посещение Ропшинской улицы в этот раз у него не было.

— Адрес, фамилия и имя-отчество, это называется координатами, — рассуждал сын лейтенанта, наблюдая в окно поезда, как уплывают назад шпили и ангелы бывшей столицы. — Отец не раз говорил: знания координат достаточно, чтобы поразить любую цель.

Пассажиры скорого поезда, вышедшие на перрон затерянной в великой степи крошечной станции Арбатов, чтобы подышать свежим воздухом, вряд ли обратили внимание на четырех аборигенов, которые, подбежав к проводнику седьмого вагона — поезд стоял всего пять минут, — предъявили ему билеты и заняли по двое места в разных купе.

— Отчего не вместе? — пожаловался молодой Наседкин, который обнаружил в своем купе мать с грудным младенцем и еще одну соседку, которая ехала в столицу в надежде вылечиться у экстрасенса от нервных припадков и храпа. — Напрасно вы, господин Шмидт, послали за билетами Кочегарова.

— Были только такие, — мрачно возразил моряк. — Что, я не понимаю, конечно, вместе было бы лучше. А у вас кто попутчики? — Разговор проходил в коридоре.

— Два старче, — сообщил Ковальский, которому досталось место с председателем товарищества. — У нас в таких выпадках дают кондуктору на лапу.

Но Николай, недовольно посмотрев на Федора, распорядился:

— Марш по местам. Вы, Федя, через двадцать минут заходите к нам в купе и вежливо спрашиваете, не хотят ли наши старички поменяться с вами.

— К двум женщинам и ребенку? Не захотят.

Однако Николай был неумолим:

— Через двадцать, ни одной минутой раньше.

Не удостоив больше галеасцев ни словом, председатель, сопровождаемый безгласным Ковальским, вернулся в купе. Там их действительно ждали два старичка-желудочника, возвращавшиеся домой после месяца, проведенного в частном профилактории, спешно возведенном какой-то предприимчивой фирмой в рыбозасольных сараях на берегу великой реки в заросшей камышом пойме.

— Знал бы, в Астрахань ни за что не поехал, — пожаловался один из старичков, едва только Николай закрыл за собой дверь. Достав из хозяйственной женской сумки сувенирную чашку с портретом чернобородого Степана Разина, он приготовился пить чай. — Такую рекламу напечатали, по телевизору расхвалили — отдых у реки, рыбная диета! Я только из-за этой диеты и ехал.

— И я, — подхватил второй. — А нам, кроме кильки, ничего не давали. Капуста каждый день, а для моего желудка капуста — острый нож.

— Может, это были не кильки, а мелко нарезанный осетр? — вмешался Николай. — Сочувствую., желудок — это главное. Желудок надо беречь. На Западе желудки и почки на вес золота. Надвигается и на нас.

— Что надвигается? — не поняли старички, обрадованные тем, что желудочная тема волнует их нового спутника. Заинтересованный разговором, к нему прислушался и разбойный атаман на чашке.

— Волна насилия. Мафия. Режут почки, желудки, похищают и продают. Работают банды.

— Распустили страну. Раньше-то какой порядок был. — Старички горестно заохали. — Все Горбачев виноват, недаром его немцы любят.

— На Западе говорят, самая страшная мафия — это русская, — подтвердил Николай. — В газетах описан ужасный случай. Приехала в Москву туристка из Штатов, старуха восьмидесяти лет. Остановилась в гостинице «Метрополь». После посещения Музея Революции возьми и помри. Видно, на нее так подействовало посещение музея. Но это так, к слову. Дальше — ее бережно запечатывают в гроб и отправляют по воздуху через океан в родной Хьюстон. Там, конечно, собираются все родственники, плачут, вздыхают. Гроб привозят, открывают и видят в гробу… живую старуху. Но другую. Крик, шум, паника, обмороки. Прилетает на вертолетах ФБР и устанавливает: в Москве прохиндеи из Шереметьево-2 подрядились за взятку переправить в Штаты отставшую от семьи эмигрантку. Заменили одну старуху на другую. А вы говорите — вырезать желудок. Теперь это раз плюнуть, пустяк.

Увидев, что его слушатели уже начали нервно шептаться, председатель товарищества решил форсировать события.

— Везде криминал, — сообщил он. — Взять хотя бы новый дом, где я живу. Когда возводили, обещали женщине-строителю в нем квартиру. Обманули, не дали. Тогда она берет у мужа на умирающем оборонном заводе радиоактивный гвоздь — тысяча рентген — и забивает его в стену. Поселяется в квартире семья. Через месяц умирает старик, ваш возраст, — соседи по купе испуганно вздрогнули. — Оставшиеся меняются на меньшую площадь. Проходит полгода, в новой семье умирает мать. Прописывают родственника-штангиста, косая сажень в плечах. Три месяца, и атлета нет.

— Тоже преставился? — старички испуганно переглянулись, а атаман-ушкуйник недоуменно поднял бровь.

— Еще как. Тогда спохватываются, вызывают человека с дозиметром. Прибор зашкаливает — десять тысяч!

— Вы сказали тысяча.

— Накопилось со временем. И только тогда раскрутили всю эту историю. Заводской Леди

Макбет дали пять лет, учли неумышленный характер убийств… У меня у самого на этом заводе приятель работает, тоже гвоздь подарил. Сувенир. Приеду в Москву, проверю.